Экономист под прикрытием
Шрифт:
То, что коррупция и искажённые стимулы играют роль, не новость. Возможно, новость в том, что извращённые порядки и институты объясняют не малую часть разрыва между Камеруном и богатыми странами, а практически весь этот разрыв. Страны вроде Камеруна живут намного хуже, чем могли бы, даже с учётом слабо развитой инфраструктуры, почти полного отсутствия инвестиций и низкого уровня образования. Что хуже, паутина коррупции препятствует любым попыткам улучшить инфраструктуру, привлечь инвестиции и повысить уровень образования.
Образовательная система Камеруна была бы лучше, если бы у людей был стимул получать хорошее образование,
Даже то образование, те технологии и инфраструктура, которые есть в Камеруне, можно использовать с большей выгодой, если общественное устройство будет поощрять достойные, продуктивные идеи. Но этого не происходит.
У нас по-прежнему нет подходящего слова для обозначения того, чего не хватает Камеруну и другим бедным странам во всем мире. Но мы всё-таки начинаем понимать, о чём речь. Одни называют это «социальным капиталом» и «доверием». Другие — «верховенством закона» или «институтами». Но всё это только названия. Проблема в том, что Камерун и другие бедные страны - это мир шиворот-навыворот, где люди заинтересованы вести себя так, что их действия прямо или косвенно вредят остальным. Стимулы к созданию благосостояния каким бы то ни было способом вывернуты точно так же, как крыша школьной библиотеки.
Гниение начинается с правительства, но поражает всё общество. Нет смысла вкладываться в дело, поскольку правительство не защитит вас от воров. (Лучше уж самому стать вором.) Зачем оплачивать телефонный счёт, если никто не сможет принудить вас сделать это по суду (а значит, нет смысла учреждать телефонную компанию)? Зачем получать образование, коль скоро рабочие места раздаются не по заслугам, а по блату (да и в любом случае вы не сможете взять кредит на обучение, поскольку у банка нет возможностей его вернуть, а правительство не обеспечивает хорошие школы)? Бессмысленно организовывать фирму-импортёра, ведь выгода от неё достанется таможенникам (поэтому объёмы торговли малы, отчего таможенники лишь голоднее и более жадны до взяток).
Теперь, когда мы более-менее понимаем важность этих факторов, можно приступать к исправлению положения. Однако по самой своей природе эта проблема сопротивляется решениям, так что это процесс медленный и трудный. Установление демократии силой считается у нас не очень приемлемым делом, да и живут такие демократии недолго. Нам определённо не нравится, когда выделенные на развитие деньги теряются в недрах бюрократической системы, однако контроль за надлежащим расходованием средств — очень трудоёмкое занятие.
Эти проблемы невозможно решить за одну ночь. Однако можно провести некоторые простые реформы, которые — при наличии известной политической воли - могут двинуть бедные страны вроде Камеруна в правильном направлении. Одна из таких реформ — покончить с волокитой, упростить регистрацию малого бизнеса, облегчить его развитие и кредитование. Зачастую нужны самые элементарные законодательные меры; и хотя они должны опираться на разумное и великодушное правление, всё же для их принятия требуется один-единственный министр с головой на плечах и сердцем в груди, а не полномасштабная реформа всей государственной службы.
Еще один, весьма действенный способ — подрядить на помощь мировую экономику. Размер экономики большинства бедных стран очень мал; экономика всей Африки южнее Сахары по размеру сопоставима с бельгийской. Экономика маленькой африканской страны, такой как Чад, меньше, чем экономика вашингтонского пригорода Вифезда, а банковский её сектор меньше отделения Федерального кредитного союза, обслуживающего сотрудников Всемирного банка. Крохотным странам вроде Чада и Камеруна никак не обойтись своими силами: им необходим доступ к дешёвому топливу, займам международных банков и промышленному оборудованию. Но камерунцы словно в ловушке за высокими торговыми барьерами; импортные пошлины в стране — одни из самых высоких в мире, в среднем — более 60%. Подобные барьеры приносят выручку правительству, позволяют оберегать бизнес приближённых предпринимателей или выдавать прибыльные импортные лицензии. Маленьким странам не выжить без мировой экономики, но с её помощью они могут расцвести. В следующей главе мы посетим одну такую страну и выясним, как у неё это получается.
Глава 9
Пиво, картофель-фри и глобализация
ДАВНЫМ-ДАВНО, В ДЕЛЬТЕ ЗАЛИВА ЗВИН, В СТРАНЕ, НЫНЕ ИЗВЕСТНОЙ КАК БЕЛЬГИЯ, СТОЯЛ ПРЕУСПЕВАЮЩИЙ ТОРГОВЫЙ ГОРОД БРЮГГЕ. Он вырос вокруг замка, построенного в конце IX века герцогом Фландрским. Век спустя Брюгге уже был столицей Фландрии, и с развитием торговли в Северной Европе богатство его стремительно росло. Брюгге был центром ткацкого производства, и суда, заходившие в Звин грузиться сукном, везли с собой английские сыры, шерсть и руду, испанские вина, русские меха, датскую ветчину, шелка и пряности с Востока, поступающие в Европу через могущественные итальянские города Венецию и Геную. В 1301 году Брюгге посетила сама королева Франции, по слухам, сказавшая: «Думала, я одна на свете королева, а здесь вижу, что у меня шесть сотен соперниц».
Благополучие города длилось ещё 250 лет, несмотря на его покорение французами и герцогом Бургундским. Кто бы ни владел городом, он продолжал процветать: Брюгге был центром притяжения торговых городов Ганзейского союза. Искусства процветали, осваивались новые ремесла, такие как гранение индийских алмазов. Численность населения была вдвое больше, чем в Лондоне. Высокие мачты и широкие паруса украшали залив Звин. Добро со всего мира покупалось и продавалось в таверне, которой владело семейство негоциантов Ван-дер-Берс; говорят, что именно поэтому биржи и по сей день зовутся биржами. Высокие мачты и широкие паруса в то время были постоянным украшением Звина.
Но в XV веке стало происходить нечто странное. Залив начал мельчать. Большим судам было уже не добраться до причалов Брюгге. Штаб-квартира Ганзейского союза переехала вверх по побережью в Антверпен. Брюгге быстро стал тихой заводью, в прямом и переносном смыслах. Город стал таким безжизненным, что получил прозвище «Мёртвый Брюгге» (Bruges-la-Morte). В наши дни это прекраснейший музейный уголок. Он прекрасно сохранился и наполняется шумом лишь благодаря туристам, жаждущим побывать в застывшем времени — в процветающем торговом городе XV века, чьему благополучию и развитию пришёл конец с уходом моря.