Ёксель-моксель!

Исаченко Виталий Ильич

А н н а [ошарашенно.]:

– У-ух-х ты-ы-ы(!), ёксель-моксель... И эта отку-удава жа сто-ока зо-олата-а?!

Б а с т и л и я [невозмутимо.]:

– Откуда-откуда... А государственный золотой запас на что? Для развито-ой экономики, милочка, никак не в ущерб отливка для карательных спецопераций тысченки-другой золотых дубин. Их еще и драгоценными каменьями украшают... Зато в тканях убиенного никакушенькой остаточной радиации... Полоний с цезием - про-о(!)йденный

этап.

А н н а [пораженно.]:

– У-ух-х ты-ы-ы!

Б а с т и л и я [изначально призадумавшись.]:

– А мо-о-огут вашу Зою... и... как... правозащитника Ваську Цэрэушкина-Мас-садова укокошить... Маковой взрывчаткой...

А н н а [с любопытством.]:

– А энто... каковской-таковской маковою? А как эта?

Б а с т и л и я [взглянув на Анну свысока.]:

– Элементарно, "Ватсон"... Как два пальца обсосать...

Награнулировали тогда ушлые спецслужбовцы под маковые зерна офигенно мощной взрывчатки, настряпали с ними любимых Васькой пирожков, подсунули ему с этой выпечкой в корзинке агентшу-проститутку в костюме Красной Шапочки. Подгадали, когда, значит, его жена на курорте свое сало под южным Солнцем плавила-коптила...

А н н а [с нетерпением.]:

– И?!

Б а с т и л и я [млея от собственной компетенции.]:

– И... зарядила эта путана Васятку пирожками (мне один сапер поведал, что каждый из них по мощности противопехотной мине соответствовал)...

Зарядила, значит, порочная мужика, зажигалку с длинным пламенем подсунула и в ванную якобы для гигиенической подготовки к блуду смылась. А Василий тем временем развалился кверху набитым пирожками пузом на кровати и-и-и... И давай закуривать...

Сигарету в едало вставил, зажигалкой чиркнул... Ну и... лизнуло длин-ню-ю-ющее пламя по оставшимся на губе взрывоопасным маковкам. От них и пошла огненная струя по прилипшей к стенкам пирожковой начинке: через рот, через гортань... во всю пищеварительную систему... Та-а(!!!)к долбану-уло-о!.. Все стены и потолок васькиной требухой оштукатурило!..

У соседей сверху аж обои по всей квартире начисто отклеились!

А у нижних сорвавшимися со стены старинными курантами домработницу до амнезии с диареей зашибло...

И пару племенных хомячков на кульминационном этапе страстного любовного игрища прямо в клетке в лепешку расплющило. Натуральное барбекю в решетке получилось. Хоть сразу на мангал...

[Володя с Анной ахают и охают, пребывая в состоянии неимоверного ужаса.]...

А н н а [наконец-то с грехом пополам совладав с собой.]:

– А с энтой прохвосткою-та (с Красною шапочкою-та), ёксель-моксель, чево сталось-та?!

Б а с т и л и я [невозмутимо.]:

– Представь: ни-и цара-апинки... Только контузия... Уж который год капитаншей кавээновской команды какого-то подмосковного психдиспансера... Говорят, сто-оит ей только со сцены идиотски улыбнуться, и сразу же все жюри всей команде высшую оценку выставляет... Постоянно первое место в Высшей лиге обеспечено...

Жа-аль, конечно, вашу Зою Зиновьевну. А что поделаешь? Сама себе смертный приговор сконструировала...

А н н а [плаксиво.]:

– А-а... Вань-ню-ю(!!!)шке чь-чё ж бу-бу-у-уд-де-ет?!

Б а с т и л и я [успокаивающе накрыв своей ладонью аннину.]:

– Ему, исходя из сопливости возраста, ровным счетом ничего тюремного. Пожурят да й амнистируют... С вами же культурно побеседуют.

П е т я [восторженно из-за двери.]:

– Ванька! Бабку дядьки будут из снайпелской винтовки килпичем по баске-е и пилозками с маком в пузо! Папке с мамкою - культулная беседа! А тебя из-за соплей в тюльму не возьмут!

А н н а [обрадованно, оборачиваясь к подоконнику в поисках на нем самой не знамо чего.]:

– От постреленок! Мечтат, ёксель-моксель, стать мериканским шпионом в Кыр-гизии. У мериканских-та, вишь ли, оклады повышее нашенских, солидны командировочны, добавка за вреднось, льготы на свет, газ и... иш-ще... Бесплатный праезд в метро, на афтобусе и беспроцентна ипотека...

И в каво тока, ёксель-моксель, таковский уродилса? Днями напралет подслушиват да подсматриват, подсматриват да подслушиват... [заметив маячащего за окном Грибоедова.]:– О(!), ёксель-моксель, Хрибаедов нарисовалси.

[Володя с Бастилией оборачиваются, Анна приветливо приоткрывает окно.]

А н н а:

– Заходь, Басурман Николаевич. Чаю с селедкою хошь?

Г р и б о е д о в [стеснительно.]:

– Неа. Моя сяю узе надузилась и... в сьтолб на маси-ине вьехаля... Вовку нада. Обьлицьовка нада делять...

Б а с т и л и я [перебивает.] :

– Шаурма-то твоя как поживает?

Г р и б о е д о в:

– Висе. Шаурьмы больсе нетю. Консилась.

Б а с т и л и я [пораженно выпучивая глаза и горестно всплескивая руками.]:

– О-ой-ё-ё-ёй-ё-ёй!! Скончалась?!.. Отчего?

Г р и б о е д о в [обыденно, без тени трагизма.]:

– Брятельника пьриходиля, пльемянника пьриходиля, дрюзья пьриходиля... Шаурьма нозиками резальи, ку-усали... Вку-усьний(!) биль. Висю сиели. Потома плёв ку-усали, сяй пили, нярьды на теньге игральи.