Эксгумация юности
Шрифт:
— Так вы ездили к Дафни, не так ли? И видели их двоих вместе?
— Конечно, — ответил Льюис. Кодекс врача запрещал сообщать Стэнли о треморе у Дафни. Однако рассказать о нападении было можно. Он попытался, не вдаваясь в детали, что-то пояснить, но Стэнли, видимо догадавшись, перебил его:
— Это Розмари нагрянула туда и набросилась на Дафни с разделочным ножом. Нож она принесла в сумочке. Дафни, должно быть, ожидала чего-то подобного, потому что надела какой-то необычный жакет. Нож не причинил ей вреда. Или, может быть, это был бронежилет?
— Ничего себе! О боже!
— Можете мне поверить!
А все, подумал вдруг Льюис, произошло из-за строителя, который обнаружил две высохшие кисти рук в жестяной коробке, спрятанной под фундаментом. В общем, нужно сделать все, чтобы этот неприятный эпизод был забыт как можно скорее…
Глава двадцатая
Майкл был в комнате Вивьен. Он лежал на кровати и мысленно разговаривал с нею. В этот момент зазвонил телефон. Пусть себе звонит, подумал он. Ему ни с кем не хотелось разговаривать. Скорее всего ошиблись номером. Но прошло пять минут, и телефон зазвонил снова. На этот раз Майкл спустился на первый этаж, чтобы взять трубку.
Он тут же узнал голос Имоджен из «Урбан-Грейндж» и приготовился услышать то, чего ждал много лет. Майкл надеялся — и не пытался как-то воспрепятствовать этой надежде, — что его отец умер. Однако Имоджен сообщила, что у Уинвуда-старшего случился сердечный приступ.
— Наверное, вы захотите навестить его. Если приедете днем, то с вами поговорит наш врач, доктор Стефани. Никаких особых причин для беспокойства нет, но вы ведь знаете, что ваш отец дожил до такого почтенного возраста…
Как ему не знать? Конечно! Но это сейчас не имело значения.
— Я приеду около трех, — сказал Майкл.
В «Урбан-Грейндж», должно быть, не раз задавались вопросом, почему он ни разу не навестил отца, пока не умерла Зоу. А может быть, они никогда и не задумывались о подобных вещах. Ведь там, в этом приюте, они насмотрелись всякого. Кто только к ним не приезжал…
Он давно перестал верить в Бога. Всякая вера, которая, возможно, и теплилась в его сердце, умерла на той железнодорожной платформе, когда его отец без явного сожаления признался в том, что забыл захватить его обед. Первая супруга Майкла смогла на несколько лет восстановить эту веру. Бабетта, в отличие от многих, исправно посещала церковь и, одеваясь, словно кукла Барби, пела гимны о доме, не слишком утруждая себя стряпней и уборкой: «Господь нам щит из рода в род» и «Веди меня, о ты, великий искупитель». Когда она сбежала, вместе с ней ушла и вера. Прошло немало лет, прежде чем он женился на Вивьен. Теперь слишком поздно задаваться вопросом, почему Бог позволил ей умереть в самом расцвете жизни, а его отца поддерживал и продолжает поддерживать вплоть до его столетия…
Джон Уинвуд сидел в кресле, завернутый в красный шелковый халат, украшенный золотыми драконами. Когда-то постояльцев здесь держали в постели, давая возможность как следует выспаться. Но сейчас все изменилось. Теперь их будили — в зависимости от обстоятельств — как можно раньше. На старых мозолистых ногах отца были надеты очень дорогие теплые носки с рисунком из разноцветных ромбов.
Майкл уселся в кресло напротив. С возрастом глаза и голос отца несильно изменились. Взгляд старика словно застыл на нем, и Майкл впервые заметил, как он редко моргает. Бывало, окулист — как правило, женщина — просила, чтобы он не моргал, пока она производила какие-то манипуляции со своим аппаратом. Он знал, как это трудно — не моргать, но его отец, казалось, мог по несколько минут смотреть на него, не моргая, словно мумия.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Майкл, потому что именно об этом обычно спрашивают, когда навещают кого-нибудь в больнице.
— Почти так же, как раньше. Этот парень по имени Стефани, итальяшка, конечно, хочет поговорить с тобой. Для меня это будет избавлением, забери его куда-нибудь подальше отсюда. Догадываюсь, что он тебе наговорит. Что состояние у меня стабильное, это у них сейчас очень модное выражение. Стабильное. А следующий этап — критическое состояние, но до него я пока не добрался. — Джон Уинвуд чихнул, чихнул очень громко, не успев добраться до носового платка. Майкл подавил в себе желание сказать: «Будьте здоровы».
Потом старик вытащил из кармана белоснежный носовой платок и высморкался.
— Мне кажется, ты думаешь, что раз ты навещаешь меня здесь, я оставлю тебе что-нибудь в своем завещании. Но я отойду не раньше января…
Майкл ничего не ответил. Хотя о завещании никогда не думал. Но какой смысл было говорить об этом, если отец все равно не поверил бы?
— А ведь я много чего оставлю. Но все это достанется не тебе, а фонду по защите ежей. Я обещал в свое время Шейле, что так сделаю, и это одно из немногих обещаний, которые я намерен выполнить.
Теперь Майкл был больше не в силах сдержаться.
— Что?! Каких еще ежей?
— Я думал, ты поймешь. Ты ведь все слышал. Ежи мне всегда нравились. Разве не помнишь: один из них постоянно забегал к нам в сад в Эндерби-ха-ус, и я кормил его молоком и хлебом. А сейчас меня расстраивает, что так много ежей гибнет под колесами на дорогах.
Надо же, его хоть что-то расстраивает, подумал Майкл. Братья Бэчелор обычно обнимались при встрече, причем делали это без всяких стеснений. Сам он не видел, но Морин рассказывала ему, хотя и удивлялась, что для него это в диковинку. Каково это — обнять близкого и держать его в своих объятиях? Конечно, в детстве он целовал и обнимал Зоу, но больше — никого. Он никогда не помнил, чтобы мать целовала его, а что касается отца…
— Ну хорошо, тогда до свидания, — сказал Майкл. — Я всегда на связи.
Смех его отца всегда казался каким-то необычным, пугающим. Особенно жутко было в детстве. В этом смехе было что-то варварски-грубое, что-то из фильмов ужасов, когда какая-нибудь страшная тварь с подобным ревом выползает из пещеры или рычит откуда-то из глубин мрачного озера.
— Делай как знаешь. Когда ты оказываешься здесь — то есть я хочу сказать, когда я сюда приехал, — они не обыскивают тебя, ты ведь платишь им уйму денег. А если бы обыскали, то обнаружили бы пилюли, которые я нес. С цианидом. С полдюжины в пузырьке. На тот случай, если умру не так быстро. Не веришь? Делай как знаешь…