Эксклюзивный грех

Литвиновы Анна и Сергей

Он обиженно шмыгнул носом и добавил:

– Можно подумать, вы в своем отделе расследований никогда не ошибаетесь.

И снова Диму кольнуло острым тревожным укольчиком, и снова он не понял, что же именно его беспокоит.

Разговор продолжался. Ефремов честно рассказывал, что идиллическую пастораль об их заводе, конечно, не напишешь. Только официального брака – десять процентов, и еще столько же ОТК пропускает. А рабочие, с виду такие благостные, тырят детали из дорогих сплавов и прячут в корпусах холодильников водочные бутылки вкупе с “антиполицаем”, чтоб старший мастер перегара не унюхал…

Полуянов с Ефремовым расстались совершеннейшими друзьями. “Это не он, – твердо решил Дима. –

Ефремов, конечно, псих – но псих мирный. Он нашел прекрасный способ сублимации для своей болезни – в работе, в холодильниках своих. Так что я только время здесь потерял”.

Николай Михайлович проводил Диму до выхода из секретарского предбанника. Строгая секретутка удивленно глазела на них – видно, подобное случалось нечасто. Ефремов дружески потрепал журналиста по плечу:

– Извини, брат, что я на тебя порычал… Бывает у меня, характер такой. Я же этот, – он усмехнулся и хлопнул себя по черепу, – мозг, аналитик, а нам всякие слабости позволяются.

– Ничего, бывает… – улыбнулся Дима. – Мне действительно было очень приятно с вами общаться.

Он кивнул секретарше и вышел из приемной. И вдруг вслед ему раздалось:

– Евгении Станиславовне кланяйтесь.

Дима резко, ошарашенно обернулся. Но на пороге уже никого не было. И тут он понял, что именно его тревожило на протяжении всего интервью – вовсе не скачки ефремовского настроения и не его первоначальное хамство. Странных людей видеть ему не впервой.

Беспокоило другое. И сейчас, в прохладе начальственного коридора, это другое немедленно выплыло из глубин подсознания.

Во-первых, Николай Михайлович называл его по отчеству – а отчества Полуянов ему не говорил. Он вообще редко представлялся по батюшке – привычки такой не было. Всегда просил называть просто Дмитрием. А во-вторых, он на заводе и вообще никому в Питере не говорил, что работает в отделе расследований. Представлялся корреспондентом “Молодежных вестей”, и точка. А Ефремов – Ефремов сам упомянул отдел расследований. И последняя капля – привет маме… Маме, которой уже нет в живых… Стараниями Ефремова?!

"Он все обо мне знает! Он следит за мной! – возбужденно думал Дима, притулившись к коридорной стене. – Но почему же тогда он так легко, можно даже сказать, намеренно себя выдает? Запугивает меня? Или настолько уверен в себе, что не боится вообще ничего? Неужели это он? Убийца, маньяк, преступник?! Этот смешной человечек с носиком-огурцом и моделькой “Бурана” в заваленном бумагами кабинете?!"

– Ну что, Ефремов вас совсем замучил? – вдруг услышал Дима участливый голос.

Обернулся. К его плечу ласково прикасалась голубоглазая технологиня.

– Нет.., да… – Полуянов с трудом выходил из транса.

– Пойдемте кофейку выпьем, – понимающе улыбнулась девушка. – У нас тут свой кафетерий есть.

– Чего у вас на заводе только нет… – пробормотал Полуянов.

Технологиня изучающе оглядела Диму, вновь прикоснулась к его плечу и повторила:

– Пойдемте! Двойной кофе вам сейчас не помешает!

Глава 13

Пошутить, вызвать смех, заинтриговать, продемонстрировать сексуальный интерес, сразу успокоить… Блеснуть глазами, невзначай коснуться руки… Наконец, пожать на прощанье руку – совсем не по-братски, взять телефончик… Во время кофепития с голубоглазкой-технологиней Дима проделывал ритуал ухаживания в силу инстинкта и заведенных привычек – но не включался, как обыкновенно, полностью в это действо. Потом он словно заведенный ехал автобусом, менял деньги на жетоны в метро, держался в вагоне за поручень, поднимался по эскалатору на “Гостином дворе”… Шел по Невскому в сторону Фонтанки, глазел на витрины, на встречных девчонок… Однако голова его

была заполнена совсем другим, и только это другое по-настоящему его занимало. И наиболее живой интерес вызвали у Димы не многообещающие голубые глаза технологини с холодильного завода, но вопросы, что он задавал ей за кофе словно мимоходом. И сейчас ответы на них прокручивались в Диминой голове: “Да, Ефремов мехмат ЛГТУ заканчивал… Когда? В начале восьмидесятых… Богатый он человек? О, еще бы!.. Наш генеральный директор – его школьный друг, вот Ефремов с его помощью карьеру сделал… На чем Ефремов ездит?.. Служебная машина у него “Ауди”, с шофером, а дома – “Жигули" – “девятка”, он, типа, патриот…"

Дима шел Невским проспектом – удивительным, очаровывающим, однако не замечал его широкой, стройной красоты. В мозгу его прокручивалось одно и то же: араб Абу Хамад, террорист, делец, убийца, бывший ленинградский студент, пациент мамы, погиб два месяца назад, состояние оценивается в семьдесят миллионов американских долларов… Николай Ефремов, псих, delirium tremens, галлюцинаторный бред, главный инженер, часы с бриллиантами, завод холодильников, тридцать миллионов долларов прибыли ежегодно, пунктуален до безумия, откуда-то знает меня, ездит на “девятке”…

Получалась какая-то каша… И ни малейшего намека: кто убил маму? Почему? Зачем? За что?..

Подходя к Фонтанке, где они должны были встретиться с Надей, Дима понял, что сейчас ему надо хорошо поесть и слегка выпить. И тогда, возможно, начать думать снова. А пока… Пока лучше выбросить мысли о расследовании из головы. Все равно ничего не придумается.

Надя уже ждала его – как они договаривались – у одного из Клодтовых коней Аничкова моста. Дима увидел ее издалека – девушка стояла лицом к Фонтанке и задумчиво смотрела на воду, и он с удивлением понял, что рад встрече с нею. Во всяком случае, это был единственный человек на всей земле, кому он откровенно мог рассказать о том, что он узнал. О том, что его волнует. Одной только Наде это было действительно интересно. Дима подошел, дотронулся до ее плеча – она повернула к нему голову и просияла.

– Мы идем ужинать, – категорично сказал он, взял Надю под руку и повлек к близлежащему ресторанчику.

– А что я узна-ала… – торжествующе протянула Надя, когда они переходили проезжую часть Фонтанки.

– Только не говори, что твою маму убила Лена Коновалова, – усмехнулся он.

Шутка вышла так себе, и Надя обиженно замкнулась. Она молчала, когда они входили в ресторан, сдавали куртки гардеробщику (почему-то негру), занимали места за столиком. Ресторан был оформлен в модном ностальгически конструктивистском духе – словно над дизайном поработали, восстав из гроба, Мельников с Родченко при участии Маяковского. “Впрочем, – подумалось Диме, – эти гениальные ребята не воссоздавали бы стиль красного уголка двадцатых годов столь ученически старательно”. Тяжелые, угловатые черные стулья, красные столы, покрытые вместо скатертей вощеной бумагой. Плакаты тридцатых годов в черных рамах: “Бывшая Новая Бавария. Пиво высшего качества и вкуса. Крепость повышена”. Черно-красные железные книжные полки. Черные железные лампы на шкивах с противовесами. Стиль социалистического безумия.

Подошла милая официантка (в красном). Дима немедленно заказал себе водки, а Наде – коктейль “Гагарин”. Стал изучать меню, оформленное в духе “Окон РОСТА” – и Надя уткнулась в свой экземпляр. Поднесли аперитив, и Дима тут же, неучтиво не спросив спутницу, заказал полную корзину куриных крыльев с “термоядерным” соусом и большой бокал пива. Официантка обратилась к Наде: та чуть напряглась, но с достоинством, отложив меню, попросила форель и маленький бокал пива.

Дима единым духом выпил рюмку водки и обратился к Наде очень ласково: