Экскурсия выпускного класса
Шрифт:
– Слушай внимательно, поспать не придется. Достань какой-нибудь фургон, лучше «фольксваген», возьми двух человек. Есть работа.
53
Допрос Штайна продолжался ровно восемь минут.
Сначала он повторил гаупткомиссару то, что уже рассказала в середине дня практикантка. Его вывод – если после десяти дверь снова отпирали, это мог сделать только Хольц. Но тому нет никакой разумной причины.
– Почему нет? – зацепился Остхольт.
– Потому что он и так мог попасть к себе в квартиру. Через пристройку.
– Может, подышать воздухом? – предположил гаупткомиссар.
Однако длинноволосый уклонист возразил:
– Вряд ли. Он всегда совершает прогулку между восемью и десятью. После ужина и до отбоя у нас действительно не так много работы.
Гаупткомиссар задумчиво уставился в свои записи. Потом поднял глаза и спросил:
– А кому, собственно, принадлежат два лодочных сарая на береговом выступе? Против «Южного берега».
– Эти? – Штайн задумался. – Прежде там была какая-то школа спортивной гребли. Вывеска еще сохранилась. Но прошлой осенью они, должно быть, продали участок. Средств, наверное, не хватало.
Остхольт с удивлением воззрился на собеседника.
– А теперь?
Уклонист равнодушно пожал плечами.
– Понятия не имею. Я видел там людей всего два-три раза. Какой-то молодежный клуб. Интересно, где они наскребли столько денег.
– А что это за люди?
– Я, правда, не знаю. Какие-то типы на мотоциклах, в черной коже. Без женщин. Но об этом спросите лучше Хольца. Он время от времени проверяет там замки.
Толстяк молча посмотрел на узкоплечего парня. Потом что-то записал на листке бумаги.
– Эта практикантка говорила об Оливере. Не могли бы вы привести его сюда, – попросил он.
– Я могу обращаться к тебе на «ты»?
– Естественно.
– Имя и фамилия?
– Оливер Клокке.
– Возраст?
– Шестнадцать.
– Хорошо. Скажи мне, что особенно интересовало маза вчера утром и после обеда?
– Стефания. Что же еще?
– Подумай.
Длинный Оливер задумчиво почесал в том месте, где со временем должна была пробиться черная борода. Вот уже несколько лет ждал он момента, когда сможет, наконец, обзавестись такой роскошной вещью. К непреходящему его огорчению дело пока ограничивалось редкой сомнительной порослью, которую мог унести с собой первый порыв ветра.
– Да нет, честно, ничего особенного!
– Так-таки ничего?
– Ну кое-что было, но это же чушь…
– И все-таки расскажи.
– Значит, вчера утром тут кружил фургон. Подъехал к главному входу. Мужчина в халате с пятнами краски и в такой белой шапочке вышел и скрылся в здании базы. Через несколько минут он появился снова, и автомобиль уехал.
– Все?
– Нет.
– Рассказывай дальше!
Оливер ухмыльнулся и покрутил пальцем у лба:
– Но это все чушь собачья! Мы потом отправились искать пивную. И зря. На обратном пути мы проходили внизу мимо участка, ну у озера, там еще такая охотничья изгородь. Принадлежит какой-то школе с идиотским названием. И тут Илмаз сказал, что только что оттуда выехал тот самый фургон. Он даже плюхнулся
– А когда это было?
– Сейчас скажу. Между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Мы еще и часа не пробыли здесь, когда двинули на разведку.
– А что это была за машина?
– Машина? Ну, обычный «форд-транзит». Красный. Такой фургон для доставки грузов. Сзади без окон. А вместо них дурацкая такая реклама: «Если дом вам покажется серым, кто-то там придет и поможет делом…»
– Шойбнер? Шойбнер придет?
– Точно! А откуда вы знаете? Ой, что с вами? Принести воды?
54
Закрыв глаза, Хольц сидел в кресле у телевизора и пытался осмыслить масштабы надвигающейся катастрофы.
На руках у него поблескивали стальные наручники, двое полицейских охраняли окна и двери жилой комнаты, трое специалистов возились с магнитофоном. Во всем доме слышно было хлопанье дверей, скрип выдвигаемых ящиков, незнакомые шаги на лестницах. Теперь они, должно быть, поднялись наверх и стоят уже перед чердачной дверью. То помещение он оборудовал долгие месяцы. Похоже, они еще возятся с замком. Теперь начали ломать дверь. До него донеслись возгласы изумления. Ни один посторонний никогда еще не ступал в эту комнату.
Первым в просторную мансарду под нависшей крышей вошел советник уголовной полиции Пуш. На пороге он, пораженный, остановился. Широкие окна на противоположной стене были тщательно задрапированы, так что никто не мог заглянуть внутрь с возвышающегося за домом склона. Слева висело большое красное знамя, обезображенное посередине белым кругом со свастикой. Напротив помещался портрет человека, покончившего жизнь самоубийством 29 апреля 1945 года, дабы избежать ответственности за все те страдания, что принесли его деяния людям. Отвратительный и крикливый трус.
Под портретом Гитлера всю стену занимал невысокий стеллаж из двух полок. Нижнюю заполняли книги, на верхней размещены были какие-то предметы. Подойдя поближе, Пуш увидел небольшую свастику, венчавшую обычно знамена, бронзовый бюст Гитлера, пистолет «Вальтер П38», бывший на вооружении в вермахте. Далее лежали начищенный до блеска штык, прозрачные коробочки, в которых на коричневом бархате поблескивали нацистские ордена, еще дальше две фотографии в рамочках: на одной лицо гитлеровского наместника Рудольфа Гесса, на другой – обвитый траурным крепом портрет палача еврейского народа Эйхмана.
По обоим краям стояли стереодинамики, развернутые к кожаному креслу под нацистским флагом. Подсоединенный к ним проигрыватель Пуш обнаружил за дверью. На диске лежала черная тридцатисантиметровая пластинка. Наклейка гласила: «Речи нашего фюрера. 1933–1938».
– Сумасшедший, – заметил кто-то. – Сидит и возбуждается от речей Гитлера. Другие предпочитают разворот из «Плейбоя»…
Трое специалистов по допросам разместились в гостиной, обставленной в старинном немецком стиле.
– Господин Хольц, – спросил один из них, – вы не против, если мы закурим?