Эксперт № 19 (2013)
Шрифт:
Наиболее спорная в макроэкономическом смысле составляющая указов — поручение о быстром и значительном повышении заработной платы в образовании и здравоохранении до среднего регионального уровня, а по ряду категорий работников бюджетных отраслей — еще выше. Несмотря на отдельные пробуксовки, эти решения начали выполняться еще в прошлом году, да так рьяно, что это спровоцировало серьезный рост зарплат в небюджетном секторе, и реальная зарплата в целом по экономике вновь, как и в последние предкризисные годы, начала заметно опережать производительность труда, подрывая национальную конкурентоспособность. Кстати говоря, в самих же майских указах в явном виде прописано поддержание соответствия между ростом реальной зарплаты и производительности — оба показателя к 2018 году должны увеличиться в полтора раза.
Хотим быть правильно понятыми: ситуация, когда учителя и врачи в массе своей находятся ниже
Однако главная претензия к указам все же методологического свойства — в них отсутствует проектный подход. Поясним на примере, о чем идет речь. В прошлом десятилетии в России была создана, после утраты целого ряда отраслей в 1990-е, новая отрасль — производство труб большого диаметра (ТБД). Подчеркнем, не воссоздана, а именно создана — даже в советские времена такие трубы для магистральных газо- и нефтепроводов закупались за рубежом. Понадобилось десять лет и 10 млрд долларов, чтобы пять российских частных металлургических компаний освоили это производство. Именно частных — на создание новой металлургической подотрасли не было потрачено ни одного рубля прямой бюджетной поддержки. Что же потребовалось от государства? Государство приняло политическое решение о развитии экспортной трубопроводной инфраструктуры и запустило конкретные проекты (БТС, БТС-2, «Северный поток», ВСТО-1, ВСТО-2). Запущенные проекты сформировали масштабные многолетние твердые контракты «Газпрома» и «Транснефти» на ТБД, на них среагировали металлурги, запустив свои длинные инвестиции. Вот и вся история. Никакого указа или постановления «о налаживании к 2010 году выпуска стальных труб…» не было. Равно как не было указа «об увеличении наукоемкой продукции в авиапроме» — вместо этого было политическое решение о запуске конкретного проекта создания нового регионального самолета, и этот самолет в широкой международной кооперации был создан.
В какой-то момент проектный подход к развитию национальной экономики перестал тиражироваться. За последние пять лет государство приняло на себя выигрышные с имиджевой точки зрения, но спорные в смысле народнохозяйственной отдачи проекты — АТЭС-2012, Олимпийские игры в Сочи и чемпионат мира по футболу. В то же время назревшие инфраструктурные проекты национального масштаба, как, например, строительство высокоскоростных железнодорожных магистралей Москва—Санкт-Петербург и Москва—Казань—Екатеринбург, остаются подвешенными в воздухе.
В составе кабинета в прошлом году было создано специальное министерство по развитию Дальнего Востока. Однако кроме плохо структурированного вала бумажных проектов на 3,5 трлн (и это только бюджетных!) рублей за год работы ни одного крупного проекта оно не запустило. Единственный крупный проект федерального значения на Дальнем Востоке, реализуемый в настоящее время, — строительство космодрома «Восточный» в Амурской области, но решения, политические и финансовые, о его запуске были приняты еще прошлым кабинетом.
Проектный подход в нынешнем правительстве близок руководству Минэкономразвития. Вот что сказал в недавней беседе с «Экспертом» заместитель министра Андрей Клепач : «Когда правительство определится окончательно, какие проекты, в каких объемах и сроках оно будет поддерживать и продвигать, это само по себе послужит серьезным стимулом для активизации инвестиционной активности в частном секторе. Скажем, так и не принято окончательное решение о запуске проекта строительства высокоскоростных магистралей. Если до августа неопределенность сохранится и проект не попадет в бюджет на следующую трехлетку, РЖД не будут его самостоятельно развивать. Нет определенности с господдержкой крупных проектов Федеральной сетевой компании и “Газпрома”. Примеры, увы, можно продолжать. Это не только вопрос настройки бюджета, а вопрос способности государства проводить системную стратегическую долгосрочную политику.
Таблица:
Некоторые целевые показатели указов президента РФ от 7 мая 2012 г.
Почему ушел Сурков
Но при чем здесь Владислав Сурков? Какое отношение имеет уход из правительства этой яркой политической фигуры последнего десятилетия к обсуждаемым здесь хозяйственным проблемам? Самое непосредственное.
Уход Суркова вызвал массу эмоций. За прошедшую неделю его отставку связали и с атакой на Сколково, и с якобы слишком агрессивными выступлениями в Лондоне и на совещании с президентом. Даже появилась версия, что его «ушли» за поддержку оппозиции. Так или иначе, большинство версий исходило из того, что Сурков ушел в состоянии достаточно жесткого конфликта с Владимиром Путиным , и это был либо «демарш», либо «изгнание». На наш взгляд и на взгляд тех политологов, с которыми мы поговорили, это не так. Сурков ушел действительно по собственному желанию. Атака на Сколково могла быть лишь одной из целого ряда других причин.
По нашему мнению, ключевой политический фактор сегодня заключается в том, что сложившаяся год назад конфигурация, в которой президент пытается работать, опираясь на правительство, возглавляемое прежним президентом Дмитрием Медведевым , оказалась промежуточной и неработоспособной. И деятельный и эффективный Сурков не мог слишком долго оставаться в этой конструкции, будучи к тому же одним из ее важных элементов.
Почему эта конструкция оказалась неработоспособной? Проблема, как нам кажется, в ее политической аномальности. Если вспомнить, какими у нас были кабинеты министров, то они были трех типов. Первый — правительства Бориса Ельцина . В них премьер был реально вторым лицом в государстве и при этом он был публичным исполнителем курса, который ведет президент. Взрывному, иррациональному Ельцину такое правительство было необходимо, и возглавляли его почти всегда заметные политические фигуры. Егор Гайдар — проводивший реформы. Виктор Черномырдин — пытавшийся стабилизировать рушащуюся экономику. Сергей Кириенко — который должен был придумать вариант, как ликвидировать долги. Евгений Примаков — который должен был избавить страну от социальных потрясений после кризиса 1998 года. И, наконец, сам Путин — как новый президент.
Второй тип премьеров — технические. Среди премьеров Ельцина таким был только Сергей Степашин . В первый срок Путина премьеров было два: Михаил Касьянов — ставленник «семьи», демонстрация со стороны Путина исполнения взятых на себя обязательств, и Михаил Фрадков — чисто технический премьер.
Ну и, наконец, третий тип премьерства — сам Путин. Но ситуация, когда президент и премьер как минимум равновелики, вообще говоря, абсурдна с точки зрения логики государственного устройства: два представителя исполнительной власти не могут стоять на одной ступени, нет иерархии — нет организации.
Таким образом, в нашей политической конструкции с сильной президентской властью для премьерства возможны два варианта: либо это премьер-соратник, с политическим лицом, но однозначно проводящий курс президента, либо это технический премьер. Медведеву и его команде объективно было очень сложно участвовать и в первой, и во второй комбинации. Все дело в том, что он уже был президентом. Как президент он так или иначе сформировал свой курс и свое политическое лицо. Этот курс был несколько иным, нежели курс Путина — и первого, и второго. И не могло быть по-другому. Должность и власть президента РФ позволяет и вынуждает сформировать свой курс. И в этом смысле, как бы Медведев ни пытался, ему оказалось очень трудно стать премьером первого типа — политиком номер два, но однозначно проводящим линию нового президента. Не потому, что он с ней не согласен, а потому, что у него сложилась своя линия. И в политическом смысле это выглядит так, как будто премьер пережидает очередное президентство.