Экспо-58
Шрифт:
Клара даже словом не обмолвилась об Аннеке, поэтому Томас не выдержал и спросил сам.
«Увы, Аннеке умерла пять лет назад. Мне есть что вам рассказать, но лучше — при личной встрече. Вы, кстати, в Бельгию не собираетесь? Сейчас это просто — сел на поезд и приехал…»
Эта недосказанность и выманила Томаса из дому. Он хотел больше узнать про Аннеке. Но Клара, похоже, не спешила с этим и предпочитала говорить на другие темы. Конечно же, Томас был рад встрече, был рад поделиться общими воспоминаниями. Кларе едва перевалило за семьдесят, но возраст почти не сказался на ней. Ведь когда ей было двадцать, она не казалась молодушкой, было в ее внешности такое забавное свойство. То, что казалось тогда минусом, сейчас пошло в плюс. У Клары была стильная короткая прическа, и рыжие волосы ее молодили. Она по-прежнему оставалась крепышкой, и кожа ее не казалась дряблой, а несколько морщинок вокруг озорных карих глаз ничуть не портили ее миловидности. Томас почувствовал вдруг расположение к этой женщине — ему было приятно и комфортно общаться с нею. Что уж там говорить: тогда, в 1958 году, все было по-другому…
— Понимаете, в тот вечер, когда мы пришли сюда, — Клара обвела рукой помещение, — для меня это было очень важно. Никто из вас и не догадывался почему, да я никому и не объясняла. Но вы не представляете, каково пришлось нашей семье после войны! Мы тогда жили в Лонтцене, это восточные кантоны Бельгии. У этой части страны — трудная история. До самого конца Первой мировой мы относились к Германии. Потом — к Бельгии. А в тысяча девятьсот сороковом немцы опять забрали нас себе. Это раскалывало людей, потому что одни чувствовали себя немцами, а другие — бельгийцами. И после Второй мировой многих жителей восточных кантонов обвиняли в сотрудничестве с нацистами. Но таких было совсем немного. Видите, что они с нами сделали — заставили стыдиться собственного языка и собственной культуры! Наблюдалась некоторая тенденция, чтобы нас, так сказать, разгерманизировать. А потом мы переехали в Лондерзеель и стало еще тяжелее. Это же Фландрия, и многие нас просто ненавидели, всегда давая понять, кто мы такие. Поэтому, когда мы пришли тогда в «Обербайерн»… Столько людей из совершенно разных стран — и им было здорово вместе! Они распевали немецкие песни, ели германские блюда… И я подумала тогда, что всему этому кошмару пришел конец и никто не воспринимает меня тут как чужую. Тот вечер был одним из самых счастливых в моей жизни…
Пока Клара рассказывала, оба они успели опустошить свои тарелки с изрядными порциями. В бутылке оставалось совсем немного рислинга, и Томас разлил его по бокалам.
— А помните, как вы приехали на велосипедах? Помните эту реку близ Левена? — спросил Томас.
Клара рассмеялась:
— Еще бы. Нас было трое — я, Аннеке и Федерико.
— Точно, Федерико, а то я совершенно забыл его имя. Интересно, как сложилась его жизнь.
— Ну, разумеется, Аннеке вышла за него!
Странное дело, но эта новость больно резанула Томаса. Сердце вдруг тоскливо сжалось. Эта тоска давно проросла в нем, как раковая опухоль, просто сейчас она вдруг начала давить с удвоенной силой.
— Вышла замуж, говорите? Она вам сама об этом сказала?
— Конечно. Они обручились еще до окончания выставки. А через несколько месяцев Аннеке уехала вместе с Федерико в Болонью.
— Надо же, я и не знал, что она говорила по-итальянски.
— Нет, она не говорила по-итальянски, но очень быстро его выучила.
— И как они жили?
— У них родилось двое детей. Сначала девочка, Дельфина, а потом мальчик, но его имя я не помню. Кажется, долгое время Аннеке работала продавщицей в магазине. Очень уставала. Федерико был неплохим человеком, но больно уж ленивым. Все время ныл, отпрашивался с работы. А потом и вовсе уволился, причем в молодом возрасте. И увлекся этой итальянской игрой… забыла, как называется… Ну да — бочче. Он стал настоящим фанатом бочче и очень хорошо играл, бросал эти свои шары. У него сложился свой круг друзей, он много ездил на соревнования по всей стране. Аннеке же оставалась одна с детьми, да плюс еще работа в магазине. Но мы давно потеряли связь друг с другом — где-то в шестидесятых… Кстати, у меня есть фото тех времен, Аннеке мне прислала. Вот оно.
Клара протянула Томасу уже поблекшую от времени небольшую фотокарточку размером четыре на четыре дюйма. На фото была изображена Аннеке — она сидела возле стола, посадив на колени ребенка — очаровательную темноволосую девочку лет семи-восьми. Аккуратно держа фото за краешек, Томас вгляделся. Ведь у него дома тоже осталась карточка — только совсем другая, и Аннеке там тоже была другая. Ту, заветную карточку, Томас всегда хранил в запертом ящике стола и очень редко извлекал ее оттуда. Иногда проходили многие годы — и он снова доставал ее из ящика и смотрел на Аннеке. Но теперь он видел перед собой как будто другую женщину — счастливую мать и жену, и это было так странно.
— Если хотите, я могу сделать вам копию, — предложила Клара.
Томас кивнул и скрепя сердце вернул фотографию. Какое-то время он просто молчал, потому что говорить не хотелось. Наверное, Клара почувствовала его эмоции и тоже молчала. Наконец, с наигранной веселостью, она сказала:
— Да, а ведь там, на пикнике, была еще одна девушка. Эмили, американка, помните?
— Да, конечно.
— Ну, да что я спрашиваю — конечно, помните. И я помню, каково мне было находиться среди вас. Эмили с Аннеке — такие красавицы, и вас трое мужчин, все такие интересные. А на меня никто не обращал никакого внимания, — Клара говорила об этом легко и даже непринужденно. — Да я давно к этому привыкла. Ой, нет, вру, наверное! Конечно же, мне было обидно иметь такую внешность, ведь все мужчины помешаны на красотках…. — Клара замолчала и сделала глоток вина. — Да, так вы поддерживали какую-то связь с Эмили? Не знаете, как сложилась жизнь у нее?
— Нет, не знаю, — с неохотой ответил Томас. — Она просто исчезла, испарилась.
— Ну, оно и понятно. Столкнула людей судьба на полгода, а потом все разъехались, и точка.
После этого разговор стал затухать. Ушла радость от встречи. Было только начало восьмого, когда Клара взглянула на свои часы и сказала, что ей пора:
— Мне нужно вернуться до девяти. У нас что-то вроде клуба по интересам — собираемся, играем в бридж. Не бог весть что, но я стараюсь не пропускать. У нас там есть несколько мужчин… Со всеми просто дружеские отношения, но все же… А вдруг? Вдруг наступит завтра, и все поменяется.
Томас настоял на том, чтобы самому оплатить ужин. Потом они надели пальто и вышли во дворик, подсвеченный янтарным светом, сочащимся из окон. Томас поблагодарил Клару, что она вытащила его и заставила встряхнуться. Он был рад побывать в «Обербайерне», в этом призрачном доме. Тот счастливый, незабываемый день, когда они были молоды и устремлены в будущее, когда любое чудо казалось возможным, остался запечатлен здесь, словно бабочка в янтаре.
— Да, — вздохнула Клара. — Разве можно забыть ЭКСПО-58? Особенно тут, в Бельгии.
На прощание они снова обменялись троекратным поцелуем и снова обнялись, и Клара уже пошла в своей машине, как вдруг обернулась и сказала:
— Я и вправду давно потеряла связь с Аннеке. Но не так давно мне случилось свидеться с Федерико.
— Правда? И когда это было?
— Он приезжал в Брюссель в прошлом году — на пятидесятилетие выставки. Они собрали всех, кто там работал, со всех стран. Разве вам не присылали приглашение?
Томас покачал головой:
— Мое имя уже давно вычеркнуто из рассылки Центрального управлении информации.
— Понятно. Так вот — Федерико был там, и мы долго проговорили. И он сказал мне одну любопытную вещь… — Клара замолчала, хотя глаза ее смеялись и на губах играла такая хитрая интригующая улыбка, словно она заготовила для Томаса еще один сюрприз. — Дело в том, что их дочь Дельфина появилась на свет в мае, то есть — через год с момента открытия выставки. Федерико был несколько обескуражен этим. Больно как-то уж рано по срокам. Поэтому он всю жизнь так и считал, что отцом ребенка был кто-то другой…