Шрифт:
Глава 1
В день окончания срока Влада впервые за три месяца ярко светило солнце, словно бы даря свое благословение тому, кому оно было на хер не нужно.
За спиной Влада тихое жужжание ворот, в пятнадцати метрах от поворота к въезду в исправительную колонию номер восемь были припаркованы по обе стороны дороги девять машин. Припаркованны нагло: и поперек дороги, и на образцовых тротуарах — они приехали за владельцем и им, как и их временным хозяевам было абсолютно плевать на стражей порядка, стоящих на вышках и уже три часа предупреждающих, что их, этих самых временных владельцев
Служители порядка это понимали прекрасно, понимали в основном потому, что знали в лицо тринадцать из семнадцати приехавших. И так же прекрасно понимали, что ничем хорошим не обернется их попытка перейти от слов к делу. Поэтому молчали и делали все, что было в их силах — рапортовали непосредственно начальнику колонии, что «ожидающие» наглеют.
Ожидающие наглели достаточно демонстративно — они просто пили, травили воздух сигаретным дымом и не только им, все громче врубали музыку, пару раз пробно запустили фейерверки, наплевав на то, что время было десять утра и уже давно рассвело. Им было плевать. На все. Они открыто это показывали. Нагло, вызывающе. Они бросали вызов, да только принять его это гарантия проблем.
Они образцово ждали Влада тридцать восемь месяцев и шестнадцать дней. И ни часа больше ждать были не согласны, оттого и провоцировали.
Сотрудники колонии это знали, но у них никак не получалось вывести за свою границу Влада, потому что они не могли найти его печатку с ониксом, как и не получалось отыскать того, кто «случайно унес» печатку из отдела хранения.
Предложенные тридцать тысяч компенсации за перстень заставили Влада рассмеяться.
Его люди, словно почувствовав, пустили особенно громкий «пробный» фейерверк за пределами ИК.
Пятьдесят тысяч компенсации заставили его уже не смеяться, а сдержанно усмехнуться.
Время шло и «пробные» фейерверки становились все громче. И ближе к воротам. Нет, разумеется, «встречающие» не нападут. Они просто предупреждают, что ждали тридцать восемь месяцев и шестнадцать дней. Которые вот-вот истекут и им жизненно необходимо, чтобы тот, за которым они приехали вышел. Проблема в том, что этот упрямец сам не желал покидать пределы ИК, требуя возместить стоимость «утерянного» перстня. Но ожидающие об этом не знали, и в воздухе явственно концентрировалось невысказанное пока только предупреждение.
По итогу Влад все же вышел, сжимая в кармане семьдесят восемь тысяч компенсации — это было все, что могла дать ему смена.
Печатка стоила пятнадцать.
Пока ворота за его спиной закрывались, он прикурил и порвал засаленные купюры на мелкие клочки, чтобы затем скупым жестом пустить их по весеннему озорному ветру.
Проследил взглядом за игрой обрывков по асфальту и, наконец, посмотрел на тех, кто приехал его встречать.
Те, кто не имели права этого не сделать. Те, кто так долго ждали его возвращения. Те, кто выражали ему благодарность за отведенный от них всех удар. Те, кто выражали почтение за настолько достойно принятый удар.
Звучание музыки при его появлении стало громче.
Влад отошел от ворот метров на десять и остановился, усмехнулся, втягивая в себя еще по зимнему холодный и свежий воздух, и понимая как же много в нем ноток алкоголя, который выпили его люди.
На встречу от толпы и машин шел
— Твоя девочка. — Его друг, повернувшись к толпе ожидающих, дал знак и черная дерзкая стерва Влада разорвала какофонию звуков громким призывным рыком мощнейшего двигателя.
Но Влад не испытал прежнего воодушевления при виде автомобиля, что так безапелляционно сообщал о дерзости своего хозяина, его неукротимой агрессии и всесилии.
— Транзакции на запад и назад… — в унисон разрывающего воздух трека тихо пропел Влад, пригубив виски поданный другом и почти тут же отшвыривая в куцые кусты на обочине полную бутылку. — Девочку обратно в загон. Хочу комфорта, Вано.
— Выбирай, — Ваня широким жестом обвел участок дороги, заполненный избранными автомобилями. — Выбирай любую. Неделю определялись, но так и не сошлись в едином мнении, какая тебе может понравится. Так что взяли все.
— С цветом угадали. — Негромко хмыкнул Влад, оглядывая ряды черных автомобилей. — Мне без разницы, просто бы сзади развалиться и поспать, пока до дома не доедем.
— Рус, подгоняй свою! — Крикнул Ваня, кивнув плотному мужчине невдалеке.
— Это Руслан? — уточнил Влад, приподняв бровь и близоруко прищуриваясь, вглядывался в силуэт плотного мужчины, садящегося в салон ку седьмого. — Как же раскабанел, бог мой. Совсем вы расслабились, Вано, да и ты тоже… Полагаю, работали на отъебись, коли отожраться так успели. Я вернулся, так что забывайте про сон и еду, пора возвращать отобранное.
— Да, Владислав Игоревич. Пора.
Влад тихо рассмеялся, снова прикурил и принимал приветствия людей, так многим ему обязанным. Жалел лишь об одном — здесь не было ублюдка, обеспечившего ему три года колонии и которому он бы прямо сейчас глотку перерезал и заставил давиться этой грязью из зоновской пыли и литров пролитого в него Хеннесси. Но он до него доберется.
* * *
Шесть месяцев спустя.
Я машинально помешивала ложкой остывший чай, слушая радостный и быстрый щебет мамы и старательно делала вид, что не выпала из темы ее монолога, но мои мысли были далеко от уютной кухни, ее слов и моей сестры, сидящей напротив меня и что-то печатающей в телефоне.
Просто слушала успокаивающий голос мамы и думала. Думала где же я так накосячила и за что расплачиваюсь царящим в моей жизни адом.
Кошмар начался три недели назад. Когда мой недобывший муж вынудил моего работодателя меня уволить. Это воспоминание было болезненным. Но чаще всего я возвращалась почему-то именно к нему.
«— … так что… да ты и сама все понимаешь, не буду распинаться и увиливать. Пиши по собственному, Полин. — Мой начальник, мой гуру и просто замечательный человек, перед которым я всегда испытывала благоговение, со вздохом положил передо мной лист бумаги. — Я тебя ценю, правда, и даже пободался бы за тебя, однако… Вы там, может, помиритесь потом и все снова будет замечательно, но это будет потом, а не сейчас, и, ты уж прости, но я не могу быть уверен, что ситуация не повторится. Работа это работа, Полин, здесь не может быть места подобному. Я прошу у тебя прощения, если мои слова звучат для тебя грубо, но мне просто необходимо, чтобы ты меня поняла правильно. Проблемы мне сейчас вообще не к спеху, только с этой станцией и гребанным клубом разрулили, так что он выбрал удачный момент и я не смогу, так скажем, настоять.