Экстренный контакт
Шрифт:
Горби — да, это его настоящее имя — смотрит на салат-латук, и грузовик заносит настолько, что кабина дрожит на предохранительной полосе на обочине дороги. Он резко перестраивается, в результате чего я врезаюсь в Кэтрин, которая попросила занять место у окна через несколько секунд после того, как обеспечила нам «приятную поездку». Ее слова.
— Черт побери, — в замешательстве бормочет Горби, прежде чем подхватить кусок салата и съесть его. Затем извиняюще смотрит на нас. — Простите за мой язык.
Да.
— Ладно, — говорит Горби, доедая последний кусочек и облизывая большой палец. — Время основного блюда. Я готов к бургеру.
— Как вам закуска? — вежливо спрашивает Кэтрин.
— Попала в точку. Я называю это «портативной стряпней».
Горби протягивает мне холодный бургер, который он сунул в подстаканник, и я неохотно разворачиваю его и кладу в его «бургерную» руку, как он и велел мне сделать еще до того, как мы покинули аэропорт.
— Вот так, — одобрительно произносит Горби. — Теперь все легко и просто. Я понял тебя, Большой Карл.
— Большой Карл? — не могу не спросить я. Надеясь, что он не имеет в виду меня.
Он поднимает бургер.
— Я даю имена всей своей жратве. Кажется, правильным почтить память животного, отдавшего свою жизнь.
Кэтрин поджимает губы и кивает, как будто в этом есть смысл.
Горби отрыгивает.
Я уже говорил, что сижу посередине?
Все равно. Поездка есть поездка, даже если она нетипична.
Не знаю, как Кэтрин удалось найти номер компании, занимающейся дальними перевозками. Или убедить их диспетчера прислать грузовик, чтобы заехать в аэропорт и забрать пару автостопщиков. И вообще, как ей в голову пришла мысль о грузовике. Но, полагаю, после тех двадцати четырех часов, что у нас были, это может быть буквально последним вариантом.
Я благодарен, хотя и не очень доволен.
— Я не могу выразить словами, Горби, как мы благодарны тебе за то, что подхватил нас до Чикаго, — говорю я, принимая недоеденный бургер, который он протягивает мне, чтобы повозиться со своей навигационной системой.
— Ничего особенного, — говорит он, жуя. — Твоя милая леди поймала моего диспетчера как раз вовремя. Мне совсем не трудно было заскочить в аэропорт.
Кэтрин вздыхает, но не исправляет его предположение о том, что она — моя милая леди. На нее не похоже, чтобы держать язык за зубами, и я оглядываюсь, но ее лицо повернуто к окну, скрывая от меня все, что она думает или чувствует. Впрочем, я никогда не уверен, что правильно ее понимаю, даже когда она смотрит прямо на меня.
Еще один кусок салата падает на довольно большой живот Горби, когда он забирает бургер обратно.
— Вот черт, я только что забрал ее из химчистки! — Он собирает салат с рубашки с удивительной ловкостью, учитывая его огромные пальцы. — Хотя лучше уж я возьму на себя всю тяжесть
Меня занимает тот факт, что он сдал свою фланелевую рубашку в химчистку, поэтому я не сразу отвечаю.
— Ребекка?
— Разве я не говорил? Это Ребекка, — говорит он, убирая руку с руля и похлопывая по приборной панели. Он оставляет ее там на мгновение дольше, чем мне кажется удобным, и я сопротивляюсь желанию схватить руль. — Я люблю каждое из ее восемнадцати колес, как свое собственное. — Он вздыхает. — Мы вместе прошли через многое. Через огонь и воду. Через горе...
— И радости? — спрашивает Кэтрин.
Я бросаю на нее предостерегающий взгляд, не желая обидеть того, кто кажется буквально последним вариантом добраться до Чикаго. Но Горби либо не замечает, либо не обращает внимания на ее сарказм.
— Именно так, мэм! — Горби откусывает еще кусочек и опускает взгляд на свою рубашку. Он видит, что все чисто, и, прожевав, продолжает: — Мы с Бекки вместе уже восемь прекрасных лет. Прошли вместе миллион миль... Боже, разве это не здорово? Нам нужно придумать, чем бы это отпраздновать! А как насчет вас двоих? Как долго вы вместе?
— Не миллион миль, правда, Том? — говорит Кэтрин, хлопая ресницами.
— Нет, — подыгрываю я, смотря на Горби, а не на Кэтрин. — Моя девочка — не Ребекка.
— Пожалуйста, скажите, что меня только что не сравнили с машиной, — говорит Кэтрин.
— Нет! — восклицает Горби, оскорбленный таким предположением. — Ребекка — большая машина!
Я оборачиваюсь к Кэтрин.
— Она большая машина. Ты была просто большой...
Я замолкаю и усмехаюсь, когда она прищуривает глаза.
— Так что случилось? — спрашивает Горби. — Почему вы двое не прошли дистанцию?
Он выглядит почти грустным из-за нашего неудавшегося романа, хотя этот эффект немного смягчается, когда он откусывает огромный кусок бургера.
— Потому что, должен сказать, — продолжает он, когда никто из нас не отвечает. — Вы двое вместе. У вас настоящая... как бы это сказать?
— Враждебность? Неприязнь? Взаимная ненависть? — спрашивает Кэтрин.
— Энергия! — провозглашает Горби. — Именно это слово я искал. Или синергия? Вы двое как будто потрескиваете. Понимаете?
Я понимаю. Слишком хорошо понимаю.
— Потрескивание — это не всегда хорошо, — тихо говорю я.
— В этом мы согласны, — говорит Кэтрин. — Если его не контролировать, энергия иногда может... — Она делает руками движение, напоминающее взрыв.
Горби убирает руку с руля, выковыривает что-то из зуба и хмурится.
— Значит, вы больше не пара. Но на Рождество едете вместе? В этом столько же смысла, сколько в банке с крошечным маринованным луком.
Кэтрин наклоняется вперед, чтобы посмотреть на Горби.