Экзамен
Шрифт:
– Красивый голос, – сказал репортер, допивая пятый стакан пива. – Правду говорят: что выпил, то и спел. Чего тебе, сынок?
Худой человек в синей пижамной куртке склонился над ним.
– Прошу прощенья… – говорил он, оглядываясь. – Всего сто песо.
– Ах, так? – сказал репортер. – Очень дешево.
– Сейчас просто, потому что ночь, – сказал человек. – Река ушла далеко
90
Иногда, отчего – не пойму,
всю ночь напролет
во сне слышу песню (англ.).
– Ах, так.
– Главное, добраться до канала. Я знаю дорогу, ну —
(«Сейчас скажет: как свои пять пальцев», – подумала Клара) —
как свои пять пальцев. Главное – добраться до канала.
– За сто песо, – сказал репортер, начиная понимать.
– За всех четверых. Прямо сейчас.
– Че, Калимано, – позвал голос из глубины помещения. – Иди сюда.
– Иду, – сказал Калимано. – Ну, как?
– Я бы хотел знать, – сказал репортер, – у меня что, вид человека, который хочет сбежать?
Калимано улыбнулся, но продолжал ждать, хотя его снова позвали.
– В общем, я тут, – сказал он, наконец. – Если надумаете, свистните.
– Я свистну, – сказал репортер, открывая новую бутылку. – Пиво совсем теплое. Пейте, девочки.
– Не хочу. – Клара видела, что Калимано, сидя за столиком в глубине, смотрел на них выжидающе —
(«Да я же его знаю, – подумал репортер. – Того, кто закуривал сигарету, ну, конечно…») —
и иногда оборачивался, чтобы обменяться словом с другими двумя, попивая —
судя по форме бутылки и стаканов, скорее всего – семильон.
– Ладно, – сказал репортер, наливая себе пиво. – Это начинает повторяться чаще, чем тема Зигфридова рога. Эй, Хуан, послушай.
– Пей и оставь меня в покое, – сказал Хуан и сел на свой стул, не глядя на Клару, которая, подняв глаза, наблюдала за лицом Андреса, – время от времени левая бровь Андреса подрагивала в тике. Как будто подмигивает, только наоборот, как странно. Паутинка копоти тянулась от волос ко лбу; Клара дунула, и паутинка полетела на чужой столик, к тарелке. Бабочка из копоти, чего только не было сегодня ночью, – на память пришла фраза из девятой симфонии Брукнера Слово «оцелот». Золотистый… стихотворение Хуана: золотистый оцелот.
– Прочти мне маркополо, Хуан, – попросила она – Когда я устаю, мне нравится маркополо.
– Не хочется. Че, давайте лучше пойдем.
– Куда? – сказал Андрес. – Не видел, на улице?
– Прочти мне маркополо, – сказала опять Клара, и Стелла повторила за ней как эхо: «Прочти маркополо».
– Да это шантаж, – пробормотал Хуан, бросая рассерженный взгляд на Андреса. – Сначала ты, а теперь они с этим маркополо, и…
– И сто песо, – сказал репортер. – Вот того сеньора зовут Калимано, и он за сто песо предлагает вам лодку.
– Что ты говоришь?
– То самое, что ты слышишь. Это первая из двух новостей. А вторая – не такая уж новость, так что спешки никакой. Че, что за нервы!
Но Андрес уже шел через бар (вставая, он опрокинул стакан репортера, к счастью, пустой; репортер его тотчас же наполнил) —
(«я хотела послушать маркополо») —
Да, Хуан, прочитай —
– Куда он пошел?
– К
– Ладно, – сказал Хуан и достал еще одну сигарету.
– Я… – сказала Клара, глядя на Андреса, склонившегося над столиком в глубине, на его худощавое тело, четко рисовавшееся на фоне дощатой стены, где вверху – поддельный (поддельный ли?) занавес, как в варьете, а рядом – дверь туалета, а на ней нарисована рука, указывающая направление, и все это в голубоватом мареве дыма и тумана, сочащегося в отверстие неработающей вытяжки. В бар вбежал мужчина и что-то сказал парню за стойкой. Когда он выбегал, наткнувшись по дороге на стул, бармен крикнул ему: «Погоди!» – но увидел, как тот выскочил в дверь, и тогда одним прыжком —
(«поистине, золотистый оцелот»)
перемахнул через стойку и стремглав помчался за ним следом.
– Кто же теперь принесет нам пиво? – посетовал репортер. – По-моему, официант не имеет права на такую самостоятельность, однако, кажется, все уже смылись. А пивные краны без присмотра? Представляю, что тут начнется, когда оживут насосы.
Хуан улыбнулся ему почти спокойно. «Хороший заключительный аккорд для сегодняшнего дня, – подумал он. – Каждый вечер мы видим, как люди расходятся по домам, с кем-то из них мы прощаемся, вешаем одежду в шкаф – и все это проделываем не задумываясь, без драматизма – завтра все начнется сначала. Но эти двое уже не придут сюда больше. Этот бар завтра для нас не откроется».
– Хотим маркополо, – сказала Стелла. – Наверное, красивое.
– Давай маркополо, – сказал репортер. – Разобьем, по крайней мере, монотонность, единственное, что осталось неразбитым.
– Боюсь, не вспомню, – сказал Хуан. – Дурацкое стихотворение, написано совсем в иные времена.
– Именно поэтому, – сказала Клара и легла щекою ему на плечо. – Именно поэтому, Хуан.
– Ладно, ладно, сейчас, – пробормотал Хуан. – Я написал его, когда мне нравились слова, эта поэтическая игра. Иди сюда, Андрес, присоединись к публике. Тайфер вновь шествует по Гастингскому полю, но вместо песни о сражении дарит нам утреннюю серенаду или мадригал —
– видишь, все возвращается, слова dont je fus dupe [91] .
Да, старуха, мы достойны маркополо, а потому —
МАРКО ПОЛО вспоминает:
Твои рабы искали дни за днямимой след, чтоб для меня открыть ворота.Пути и годы сбили их со счета – вернулся караван, гремя цепями.Но лунная тропа со мной, как прежде,и шелка шум, и грозный гул ночами…Вернулся караван, гремя цепями,а отплывал я – с парусом надежды!91
Которыми я был одурачен (фр.).