Экзамен
Шрифт:
Отряд белых остановился. Это было в какой-то сотне метров от меня, и я слышал каждое слово.
— Привал, — сказал Осипов и тяжело сполз с седла. — Теперь они нас не догонят. Ещё один переход — и мы у Иргаша.
Всадники разминали затёкшие ноги. Лошади стояли на тропе, понурив головы и тяжело поводя боками. Я аккуратно пересчитал белогвардейцев — десять человек. Пересчитал винтовки, вьюки, ручные пулемёты. Потом махнул платком и стал отползать к расщелине, в которой укрылись наши.
Обливаясь потом, Кравченко
— Поганое дело, — сказал он мне. — «Льюис» неисправный. Если они ударят из своих трёх пулемётов, посекут нас на капусту.
— Бешбармак будут делать, — поддакнул побледневший Абдулла.
— Так как же быть? — спросил я и почувствовал, как у меня мелко-мелко задрожали колени… Страх холодной рукой сжимал сердце.
— Пока не знаю, но с тремя карабинами мы здесь не продержимся и десяти минут. Надо что-то придумать… Надо задержать их до подхода отряда.
— Хорошо, — сказал я одеревеневшим голосом — язык еле помещался во рту, — я придумаю.
— Да я не тебе говорю, — с досадой сказал Кравченко и пнул ногой ненужный пулемёт. — Что ты можешь придумать?… Они там надолго расселись?
И вдруг я крикнул:
— Стой! Грицько, у меня есть идея. Я сейчас пойду к ним…
— Ты шо, здурив…
— Грицько, нужно выиграть время. Я скажу им, что они окружены, что вверх по тропе им не пройти. Пусть сдаются.
— Так они тебе и поверят! Мишко, не лезь ты в это дело, а то, случись беда, Степанишин мне за тебя голову снесёт.
Но я уже вышел на тропу и медленно зашагал в сторону нависшей над поворотом скалы, за которой укрылись белые.
— Куда? Мишка, назад, — громким шёпотом звал меня Кравченко.
— Сынок, вернись, — вторил ему Абдукадыров.
А я шагал и шагал, позабыв о противной дрожи в коленках.
Заметив меня, белые вскочили. Послышался лязг затворов. Десять стволов целились мне в грудь. Я остановился.
— Здравствуйте, — сказал я и закашлялся.
Белые с изумлением смотрели на меня. Стволы винтовок медленно опускались.
— Это что за явление? — первым нашёлся Осипов. — Откуда ты, белый ангел?
— А, старый знакомый, — скалил гнилые зубы Колесин. — Интеллигентный юноша, так сказать. — И к Осипову: — Этот щенок когда-то большую дырку провертел в руке вашего покорного слуги. Тогда, у Джангильдина, он ещё плохо стрелял. Думаю, что теперь кое-чему подучился.
Меня бросили на землю, связали руки за спиной.
— Кто такой? Почему здесь? — сыпал вопросами Осипов. — Кто послал?
— Кто же ещё, как не разведчики, — пояснял Колесин. — Он уселся на камень и придвинул к моему лицу пахнущие ваксой сапоги. — Этот юноша ещё у Джангильдина числился во взводе разведки. Ну, дружок, расскажи, зачем пожаловал. Смелее, смелее, не стесняйся. Здесь все свои.
Но тут надо мной склонился бородатый чалмоносец, и я увидел знакомые глаза-маслины, тусклые и немигающие, словно срисованные с египетской фрески.
— Да, — вздохнул он, — очень способный мальчик. — Потом спросил, прикрыв глаза ресницами: — Как ваши успехи в персидском, о мой достойный ученик? Надеюсь, вы выучили последний урок?
— Да, учитель, — ответил я и сплюнул вязкую слюну. — Я всегда старательно относился к вашим заданиям. Могу прочесть стихи Хайяма, которые вы мне рекомендовали выучить:
Доволен ворон костью на обед, Ты ж — прихлебатель низких столько лет… Воистину свой хлеб ячменный лучше, Чем на пиру презренного — шербет.— Очень хорошо, — сказал Абдурахман Салимович и побледнел. — Мы не станем тебя расстреливать. Жаль обрывать с помощью презренной пули такой могучий фонтан мудрости. В лагере курбаши Иргаша мы устроим козлодрание, и ты заменишь джигитам козлёнка.
Белые смеялись. Моя спина покрылась холодным потом. Мне приходилось видеть трупы людей после басмаческого «козлодрания» — страшная картина.
— А ведь было время, — вёл дальше Абдурахман, — когда я возлагал на тебя большие надежды. Учил персидскому и думал, из тебя получится хороший резидент в Астрахани. Но ты допустил ошибку. Тебе вовсе не следовало переводить моё письмо Джангильдину, потому граната, влетевшая в окно родительского дома, предназначалась не только командиру, но и тебе.
— Ну что ж, муаллим, мы квиты, — сказал я с тупым равнодушием. — Пуля, которую я выпустил в Бухаре, предназначалась тебе. Но аллах продлил наши дни.
— Щенок! — Абдурахман опустился на корточки и сжал мне пальцами горло. Я стал задыхаться.
— Отпусти его, — недовольно проворчал Осипов. — Он ещё не успел ничего рассказать. Ну, говори: кто тебя послал?
— Командир эскадрона Степанишин.
— Зачем?
— Предложить вам сдаться.
— И конечно же, он гарантирует нам жизнь и ношение холодного оружия.
— Нет, об этом он ничего не говорил. Он сказал, что вам всё равно крышка, а потому лучше поберечь патроны.
— А где твой Степанишин?
— Метров триста отсюда, впереди вас.
— У него эскадрон?
— Да.
— Пулемёты есть?
— Шесть. И горная пушка на вьюке.
— Странно, — пожал плечами Осипов. — А кто же нас преследовал в долине, кто шёл за нами по пятам?
— Это другой отряд. Степанишин со своими бойцами заранее оседлал тропу, а преследовал вас эскадрон Кравченко.