Экзотические птицы
Шрифт:
— Так что же теперь? — забыв про карандаш, заговорила Ника и тут же сморщилась от боли. Он понял ее.
— В армию надо идти, — сказал он. — Попрошусь в Чечню или на Дальний Восток. Там не найдут.
— В армию… Как же? Ведь на два года? — промычала Ника. — А я?
— Замуж выходи, — отозвался Сергей. — Два года такой срок, что девчонки не ждут. Да и мало ли, может, я без ноги приду или без руки!
Ника обхватила его руками:
— Миленькой мой, дорогой, единственный! Как ты можешь такое говорить? Ты, видно, совсем не понимаешь, что я тебя люблю! Люблю!
— Так и я тебя люблю! — отозвался Сергей.
— Как портить! Как портить! — вцепившись в него обеими руками, мычала Ника. Он встал, считая, что сказал уже все и пора уходить. Как затравленный зверек он смотрел на дверь, будто за ней его поджидала опасность. — Не уходи! — как могла кричала она, и слезы лились из ее глаз и мочили повязку.
— Тише! Ты что! Тебе нельзя волноваться! — Он пытался снять с себя ее руки.
— Погоди! — светлая идея озарила ее лицо, на котором мгновенно высохли слезы, она вновь схватила карандаш и лихорадочно стала писать.
«Все из-за денег проклятых, — появлялись на листочке кривые строки. — Но ведь у меня есть деньги, возьми! Все равно ведь» я хотела тебе их отдать! На военкомат!»
— Как я возьму? А отдавать чем буду? — посмотрел на нее Сергей. — Отец ведь сказал, что не даст на машину. Сказал: «Сам разбил — сам и отдавай!» «Да он это просто так говорит! — царапала карандашом в ответ Ника. — Как поймет, что дело серьезное, поможет. Отдаст! Да и мне не срочно, я ведь могу подождать. Все равно сейчас с деньгами ничего не будем делать!» Она стала покрывать поцелуями его лицо, и хоть рот у нее был в повязке и любое давление приносило боль, она прижималась к его щекам, носу, подбородку губами. И даже через несколько слоев марли до него доходил ее жар.
— Тогда пошли! Только быстро! — сказал он и потянул ее за руку!
— Куда? — удивилась она. — Ведь деньги здесь!
— К юристу. К нотариусу, — пояснил он. — Сделаем все как положено. Я дам тебе расписку, что деньги взял и обязуюсь отдать.
— Да зачем? — запротестовала она. — Я тебе и так верю! — Но он уже нес из прихожей ее куртку и шарф. — Мне вообще-то надо лежать… — неуверенно сказала Ника.
— Мы ненадолго! — заверил он. Она достала из сумочки деньги, швырнула пустую сумку обратно в шкаф, по дороге схватила карандаш и листочки, на которых писала, мало ли, может, понадобится что-нибудь объяснить, нашла свой паспорт, они захлопнули дверь и быстро побежали по лестнице.
Ближайшая нотариальная контора была закрыта, на двери висел огромный замок. Во второй конторе была огромная очередь. В третьей их приняли, велев предварительно подождать. Ждали они два часа. Проходившие мимо люди с удивлением оглядывали странную девушку, замотанную до бровей сиреневым шарфом, из-под которого выглядывало что-то белое наподобие марли, и сидевшего рядом с ней парня, все время озирающегося по сторонам. Наконец они вошли в комнату. Нотариус был озабочен предстоящим оформлением купли-продажи цепочки из четырех квартир, за которую должен был получить хорошие проценты, поэтому торопился и не стал вникать в суть дела глубже, чем требовалось для формального подписания документов. Деньги пересчитали, и пачка зеленых бумажек из маленькой ручки Ники тут же перешла в Сережин карман. Две бумажки пришлось разменять для уплаты нотариусу. Как ни торопился нотариус,
«Скорей бы добраться домой!» — думала она. Несмотря на то что она уже больше суток не ела, ей не хотелось есть, только пить. Пить и зарыться под одеяло на своем диване. В глубине души она чувствовала угрызения совести. Хоть она и не сомневалась в Сереже, все же насчет денег надо было бы посоветоваться с матерью. Но решать пришлось быстро, матери не было, не было телефона. Как поступить?
Когда они наконец вышли, Сергей потянул ее в сторону, противоположную дому.
— Ты куда? — спросила она.
— Сейчас зайдем в одно место! — туманно пояснил он.
— Я хочу домой! — У нее уже подкашивались ноги.
— Здесь недалеко! — пообещал Сергей. Таинственным местом, куда он ее привел, оказался ювелирный магазин.
— Деньги размененные остались, — сказал он Нике, — давай тебе купим кольцо! — И подвел ее к витрине, где заманчивым золотым блеском благородно сияли обручальные кольца.
Сердце у Ники забилось как птица, в голове разлился туман. Молодая продавщица с тайной завистью наблюдала, как неуклюжими пальцами держит молодой человек прелестную дрожащую ручку, на которую примеряет кольца одно за другим. Наконец выбор был сделан, чек оплачен, пломба тут же срезана, и тоненький безымянный пальчик на правой руке девушки украсило золотое кольцо.
«Не иначе как хотят сбежать из родительского дома! — подумала продавщица. — Иначе зачем девушка так замоталась в какой-то дурацкий шарф! Романтики! — вздохнула она. — Такие теперь настоящая редкость!»
А Ника почти не помнила, как на остаток денег Сергей подцепил какого-то частника, довез ее до дома, чмокнул в лоб у порога, даже не входя больше в квартиру, и куда-то умчался в вечернюю темноту на этом же частнике. Ника успела только снять куртку. Как она прямо в кофте и джинсах очутилась под одеялом на диване, она потом так и не поняла. Очнулась она уже на другой день утром с безобразно распухшим лицом. Инстинктивно она потянулась руками к щекам. И щеки, и подбородок, и шея были отвратительно раздуты, словно наполненный воздухом рыбий пузырь, а при дотрагивании под кожей раздавалось еще и какое-то жуткое потрескивание.
— Мамочка! — в ужасе ойкнула Ника, рухнула на подушку и стала считать часы до прихода матери. Позвонить в клинику Азарцеву она не могла. То, что он обещал приехать сам, она тоже не вспомнила.
Тина, как только стала вставать и немножко ходить, зашла в кабинет к Маше.
— Слушай, девочка, — сказала она, — я и так слишком долго лежу у вас в самой лучшей палате.
Дорн, который тоже сидел в это время в Машином кабинете, отвратительно хмыкнул.
— Валентина Николаевна! — убедительно начала Маша. — Столько, сколько надо, вы и будете…
— Уже больше не надо! — перебила ее Тина. — И так вам всем большое спасибо! Но я понимаю, что выписаться пока еще не могу, я хотела бы занять угловую маленькую комнатку. — Тина имела в виду свой бывший кабинет, а теперь ту переоборудованную из него палату, в которой лежала Генриетта Львовна.
— Да что вы, там тесно! Туда не подойдешь, не подъедешь с аппаратурой, — стала возражать из чувства приличия Мышка, хотя действительно большую палату можно было бы уже занять кем-то и кроме Тины.