"Эль Гуахиро" - шахматист
Шрифт:
— Мозг у людей в общем-то по своему строению у всех одинаков, механизм мышления схож. — Рамиро видел, что Гуинче еще не готов, и подумал, с каким волнением сейчас майор Павон и Рамон Дельгадо по очереди пристально глядят в бинокль на аллею. — А вот я спрашиваю: отчего же у людей столь противоречивые убеждения? Я задумывался не раз, Гуинче, можно ли вывести закономерность, установить принцип. Два брата — один за дело народа, другой ненавидит его. Третий родился от тех же родителей, а ему совершенно безразлично, что происходит кругом, он увлечен скачками, женщинами и накопительством. Что удерживает людей в постоянстве их убеждений? И что влияет на перемену их? И может ли враг коммунизма стать коммунистом? Ты как думаешь?
— Не знаю. Вот человек может перестать быть человеком. Это я знаю! Видел. А другому все может сделаться безразлично…
— Но ведь и я поначалу не принял коммунизма! Однако открылись глаза. У антикоммунизма нет будущего. Каждый, кто считает себя антикоммунистом, просто не согласен с идеями коммунистов, не желает их принимать, чаще всего не зная того, против чего борется.
— Ты это куда, «Гуахиро»?
— Подумай сам! Мы оба жили там… А тебя ни разу не выволакивали из ресторана за темный цвет кожи?
— Да. Было.
— А ты задумайся, что будет, если контрреволюция победит, если все эти Артиме, Сархены, Калатауды, Мас Каносы и Боши возвратятся и станут править Кубой?
Гуинче попросил еще сигарету.
— Да Майами просто, как оно есть сейчас, переберется сюда и сделается Кубой. Хоть во главе и будут Бош и Артиме, а править станут братья Ферре. [93] Куба скорее всего в виде марионеточной республики превратится в колонию США. Люди из Вашингтона будут командовать на земле наших дедов и отцов. Не иначе!
93
Морис Ферре — мультимиллионер, в прошлом мэр Майами. Луис Ферре — мультимиллионер, бывший губернатор Пуэрто-Рико.
— Но сейчас на Кубе не рай! Много чего не хватает.
— Кислое наше вино, но оно наше. И все делаем сами, своим трудом. Закладываем собственную индустрию, строим свои заводы, свои корабли. Никогда в мире Куба так не звучала. А если чего сейчас недостает, то мы скоро все будем иметь. Не в этом счастье. Нация, родина твоя живут своей жизнью, и никто нам не указывает со стороны.
— Послушай, «Гуахиро»! Смешно, мы стоим у могил и ведем такую беседу.
— Печально! Но что поделаешь? Ведь в этом ты виноват, а точнее, те, кто тебе платит. Те, кто воспользовался слабостью Кубы после ее освобождения от Испании и вложил деньги в разрушенную экономику страны. Понимаешь? При самой дешевой рабочей силе они за пятьдесят шесть лет, которые хозяйничали на нашей земле, удесятерили свои капиталы. Вот как! Революция, отобрав у них собственность, лишь совершила правосудие. Раньше получалось так. Куба была в положении мужчины, который сам не может делать детей и радуется тому, что их ему делает сосед.
— Хватит, «Гуахиро»!
— С кем пришел? Где ваш лагерь? Пойми, больше в жизни у тебя не будет шанса. Упустишь… локти кусать станешь. Учтется твое признание, добровольный приход, помощь, которую окажешь, Гуинче, по-человечески тебе говорю: решайся, сними с себя тяжесть.
— Дай уйти, «Гуахиро»! Не терзай больше! Сейчас ничего тебе не скажу. Хочешь быть человеком? Поверь! Я не иуда. И жить хочу. А в том, что на душе тяжело, ты прав, не могу больше. Дай обдумать! Так тошно мне никогда не было. Если через неделю приду, а нет, так в понедельник, — все расскажу! Вы знаете о нас. Теперь точно вижу, что знаете. Перекрыли побережье.
— Не на страх твой рассчитываю, Гуинче, на совесть. Стань вновь кубинцем, сыном своей земли!
— Перестань, «Гуахиро»! Жди! А не приду — ищите, «Гуахиро», ищите! Конец у всех один. Но решиться мне не просто!
— Закури! — Рамиро вплотную подошел к Гуинче, дал пачку, спички, сам тоже закурил, кивнул на кольцо, поблескивающее на безымянном пальце. — С ядом?
— Ага!
— Знакомо. Надавил, крутанул камень и — по коже им. Смерть!
— Не боишься?
— Ты же не мальчик, Гуинче. Кругом наши люди.
— Как?
— А ты думал! Вдруг оказалось бы, что ты неизлечим. Ну, взял бы еще одну жизнь на душу. А уйти бы не дали.
Гуинче заволновался.
— Тебя ни один из них не видел и ни один из них не знает, кто ты. Будь спокоен. Решайся только, Гуинче! Сейчас пройдешь свободно. Потом я тебе помогу. Когда-то и я одолел все это. — И Рамиро наклонился за пистолетами, лежавшими на траве, поднял оба. — Держи! Уходи, как ни в чем не бывало. Я буду ждать в воскресенье.
Когда, наконец, Рамиро показался на аллее с горящей сигаретой, майор Павон с облегчением передал бинокль Рамону.
В следующее воскресенье Гуинче не появился. Рамиро в нервном ожидании дважды прочел про себя все стихи, которые знал на память, и раз десять повторил четверостишие из «Гимна изгнанника» Хосе Марии Эредии.
Ведь герои найдутся на Кубе,
Предпочтут они славную участь:
Лучше смерть, чем, стеная и мучась,
Жизнь в неволе влачить, как рабы!
Когда Рамиро подошел к майору Павону, начальник местного отделения госбезопасности предложил все-таки запросить разрешение Гаваны и начать прочесывание.
— Так мы их не возьмем, а они нам нужны живые, — сказал, как отрезал, Павон.
— Я ставлю сто марак [94] против одной, что он придет! — с горячностью горца заявил Рамон и осекся.
— Пойдемте ужинать, — предложил Рамиро. — Вот если бы пиво у кого нашлось. Пошли, а то собирается дождь.
В понедельник, шестого, как только Рамиро поравнялся с незатейливым памятником основателю Пилона, от него мотнулась тень, и Рамиро почувствовал дуло в боку, и тут же сильным рывком его втянули в кусты.
94
Марака — песо, так прежде народ называл основную денежную единицу Кубы (нсп.).
— Тихо! Я Гуинче! А ты не из пугливых. И мне нравишься. — Гуинче отпустил локоть Рамиро, отдал ему свой браунинг. — Всю неделю с ума схожу. Держи!
— Кретин! Ты действительно не в своем уме! Так шутить! Скорее на аллею. Иди сюда! Дай я положу тебе руку на плечо. Ну! Обними меня. Вот так! — Рамиро повернулся к входу, покрутил в руках браунинг и спокойно опустил его в задний карман. — Пошли!
— Ага! Следят!
— Гуинче, ты молодец! Честно, я рад за тебя. Ну, рассказывай… Вчера я нервничал.