Ельцин
Шрифт:
Лебедь («с особым поручением от Грачева») расставляет своих людей по периметру Белого дома, с некоторым снисходительным цинизмом выслушивает доклады «оборонцев», затем входит в кабинет к Ельцину. Его задача (инструкция Грачева!) — убедить Ельцина «не делать глупостей». Мужская харизма у Лебедя не слабее ельцинской: тяжелый голос, бритый затылок, мощный торс — словом, настоящий спецназ.
— Ну, вот смотрите, Борис Николаевич, — говорит он. — Чем обшит ваш кабинет? Это ж сплошной пластик. Все здание в пластике. Легко возгорающийся материал. Вы представляете, что будет, если сюда попадет хотя бы один зажигательный снаряд?
Ельцин молчит. Делать ответный ход еще рано.
Он показывает Лебедю другие кабинеты, подводит к окну, проходит по коридору. Прощаясь, тихо спрашивает:
— Ну, хорошо, Александр Иванович, а что бы вы делали на моем месте?
Двое очень волевых, сильных мужчин. Они смотрят в глаза друг другу. Оба не хотят, чтобы погибли люди, сотни людей, чтобы пролилась кровь.
По логике вещей Лебедь должен продолжать свою линию: предлагать сдаться, предлагать свою помощь в уходе из Белого дома. Но он вдруг понимает, что это бесполезно. Магия Ельцина захватывает и его. И он делает совершенно неожиданный ход. Он, отнюдь не демократ, не «республиканец», просто честный служака, вдруг говорит Ельцину: армия выполняет приказ, но чей приказ? Горбачев, и это официально объявлено, временно отстранен. Возьмите на себя командование вооруженными силами.
Как?
— Поскольку Верховного главнокомандующего нет… объявите себя Верховным главнокомандующим.
После этого Лебедь уходит из Белого дома, оставив уже свою «роту охраны».
Б. Н., не задумываясь, выпускает указ, в котором объявляет себя главнокомандующим всеми вооруженными силами на территории России.
За эти дни, 19 и 20 августа, он обнародовал немало документов, на каждый указ ГКЧП Ельцин выпускает свой. Но что значит «выпускает»?
Помощники и добровольные активисты заклеивают всю Москву ельцинскими воззваниями и приказами — кажется, что ими обклеена каждая дверь в каждом вагоне метро, каждый подъезд каждого двора, каждое дерево в каждом сквере. Продолжает работать и уже запрещенная официально радиостанция «Эхо Москвы», хотя все ждут прекращения трансляции с минуты на минуту. Мощь народного сопротивления — не только в сильных и смелых парнях, которые не боятся втыкать железные прутья в гусеницы танков и бросать бревна под колеса военных грузовиков. Она еще и в этих тихих, незаметных людях, которые обклеивают ельцинскими листовками все, что могут.
Среди всех этих документов — воззвание к солдатам, указ о том, что все указы ГКЧП следует считать недействительными, а тех, кто их выполняет, ждет суровая уголовная ответственность, и т. д. и т. д. — так вот, среди них один, самый первый, что писался начерно еще в Архангельском, представляется наиболее важным.
И не только потому, что Ельцин прочел его с танка.
Просто — он первый. В нем содержится непосредственная реакция на события.
«К ГРАЖДАНАМ РОССИИ.
В ночь с 18 на 19 августа отстранен от власти законно избранный Президент страны.
Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом.
При всех трудностях и тяжелейших испытаниях, переживаемых народом, демократический процесс в стране приобретает все более глубокий размах,
Такое развитие событий вызвало озлобление реакционных сил, толкало их на безответственные, авантюристические попытки решения сложнейших политических и экономических проблем силовыми методами.
Мы считали и считаем, что такие силовые методы неприемлемы. Они дискредитируют СССР перед всем миром, подрывают наш престиж в мировом сообществе, возвращают нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза от мирового сообщества.
Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет. Соответственно, объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета.
Уверены, органы местной власти будут неукоснительно следовать конституционным законам и указам Президента РСФСР.
Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам и требовать вернуть страну к нормальному конституционному развитию.
Безусловно, необходимо обеспечить возможность президенту страны Горбачеву выступить перед народом. Требуем немедленного созыва Чрезвычайного съезда народных депутатов СССР.
Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участие в реакционном перевороте.
До выполнения этих требований призываем к всеобщей бессрочной забастовке.
Не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку попытке правого переворота.
Борис Ельцин. Иван Силаев. Руслан Хасбулатов».
19 августа Ельцин вышел из здания, забрался на броню одного из четырех танков, которые уже «охраняли» здание Верховного Совета РСФСР, пожал руку танкисту и прочел обращение перед собравшимся народом. Показательно, что здесь были и телекамеры, в частности, программы «Время», которые запечатлели этот потрясающий момент.
…На фотографии видно, как танкист, высунувшийся из люка, закрывает лицо руками.
Почему он закрывает лицо руками? От страха, что его увидит начальство? От стыда? Возможно. Ведь ситуация абсолютно парадоксальна: Ельцин, главарь «демократической банды», который, по идее, должен бежать от этих танков, бояться этих танков, использует их как свой пьедестал.
Меж тем вокруг Белого дома собирается уже масса людей. «Защитников» организуют в отряды, дают им задание, они строят баррикады, организуют дежурство, затаив дыхание, слушают обращения Ельцина, которые передают по громкоговорителю, и, в общем-то, образуют вокруг здания огромный живой щит, прорвать который даже с помощью армии уже представляется серьезной проблемой.
Правда, тут я должен сделать некоторую ремарку.
К ночи (к первой ночи) число собравшихся у Белого дома несколько поредело, по свидетельству моего друга журналиста Сергея Козырева, который находился в это время в Белом доме и звонил мне по телефону. «Тут всего несколько сот человек, ну, максимум тысяча» — так виделась ему ситуация из окна здания. Но уже в следующую ночь, когда в сквере и на площади жгли костры и ставили палатки, в оцеплении, взявшись за руки, стояло уже несколько тысяч, а в общей сложности, если взять и тех, кто стоял на Калининском, на улице Чайковского и на Бородинском мосту, десятки тысяч человек.