Элегия мертвых дней
Шрифт:
Лев красочно описывал нью-йоркские авеню и ночную жизнь на Бродвее, охотно отвечал на вопросы и даже поделился со мной длинной и запутанной историей о гангстерах, в среду которых он попал из-за какой-то девушки, вообразив, что она любит его, тогда как та, занимаясь контрабандой наркотиков, лишь использовала его.
Так мы беседовали и пили, пока в конце концов мне в свой черед не пришлось признаться, что и мой бюджет на сегодняшний день исчерпан.
– Не имеет значения, – царственно махнул рукой мой новый знакомый. – Мы и без того увлеклись. Вино – чудесная штука, но при условии, что не становишься его рабом.
По его виду нельзя было сказать, что он попал в рабство.
Я расплатился и тоже поднялся. Уже смеркалось, повеяло прохладой, мне больше нечего было делать в корчме, так как мои нищенские авуары действительно истощились. На пороге я столкнулся с Ламаром.
– Прождал тебя до сих пор, – проворчал я.
– А что же не зашел в типографию?
– Вон тот человек сказал мне, что ты вернешься.
Ламар повернулся, поглядел вслед удалявшемуся исполину и рассмеялся своим отрывистым, клокочущим смешком:
– Так это с ним ты сидел до сих пор?
Я кивнул, и он снова пустил в ход свой неприятный смех:
– Не стой на пороге, как вышибала. Пошли присядем.
– У меня кончились деньги, – пробормотал я.
– Мог бы и не говорить. Уж если сидел с Андреем… Будь у тебя еще деньги, он не ушел бы. Таких ошибок он не допускает.
Мы сели за столик, закрепленный за компанией Ламара.
– Значит, ты полдня провел с этим типом, да? – спросил Лалю. – И вы беседовали…
– Ну да… беседовали…
– О чем же?
– О разном… Этот человек столько пережил… Путешествовал… Бывал в Америке…
Ламар не выдержал и снова разразился своим клокочущим смехом.
– Путешествовал, это уж точно. И продолжает путешествовать. Разве что сейчас, впрочем, как и всегда, он путешествует из кабака в кабак. И все тут, поблизости.
– Как же так? Ведь он бывал в Америке…
– Какая Америка, – снисходительно взглянул на меня Лалю. – Да он даже в Княжево не был, не то что в Америке… Это его коронный номер: ему такой, как ты, лопух, готовый заплатить по счету, только и нужен. Раз ты согласен платить, он наплетет и про Америку, и про Филиппины, и про что угодно.
– А разве он не работает? Ведь он же юрист?
– Юрист? – Ламар снова зашелся в презрительном смехе. – Может, он когда-нибудь и служил писаришкой в суде, хотя и это сомнительно. Но чтобы аж юристом…
Через неделю-другую я увидел Льва в другом заведении. Он так же, как и в первый раз, сидел за столиком и издали радушно махнул мне рукой. Я прошел мимо с обиженным видом, и басовитого оклика не последовало. Исполин понял, что меня успели просветить.
Несчастье его состояло в том, что София была маленьким городом, и лопух, доверчивостью которого попользовались разок-другой, вскоре ставился об этом в известность и выбывал из игры. Но поскольку у Андрея не было иного выхода и Нью-Йорк был далеко, он мотался из кабака в кабак со своей тростью и вечным пакетом. Пакет был необходим в качестве вещественного доказательства, подтверждающего, что Лев исчерпал финансы, потратившись на непредвиденную покупку. Я так никогда и не понял, что в пакете, хотя одно время этот вопрос очень занимал меня. Думаю, в нем были какие-нибудь старые подшивки газет
Его крупной, хотя и не всегда верной добычей оказывались пьяные компании. Как правило, в таких компаниях его не переносили на дух, и не только из-за неплатежеспособности, но и потому, что считали слишком назойливым собеседником. Стоило ему подняться со своего места и, ковыляя, направиться к трапезничающим, как тотчас кто-нибудь предостерегающе поднимал руку, что должно было означать: „Пошел вон!" или „Убирайся отсюда!".
Но попадались и такие компании, которые гуляли, памятуя о старых славянских обычаях. Андрей очень ценил эти старые славянские обычаи. Можно даже сказать, что в этом отношении он был славянином по призванию. И вот неизбежно наступал момент, когда уже никто не обращал внимания на то, кто приходит и кто уходит; выждав именно такой момент, Лев подбирался к свободному стулу в дальнем конце стола. Он уже был не львом, а гиеной и, забыв о своей горделивой осанке, даже вроде становился меньше ростом, чтобы не бросаться в глаза. Он сидел с угодливой улыбкой и выражением подчеркнутого внимания на лице, словно приземлился здесь с единственной целью – насладиться мудрыми речами ближайшего оратора, ибо, как и всегда в подобных случаях, ораторов было больше, чем присутствующих, все говорили наперебой, и каждый стремился заручиться вниманием слушателя, перед которым можно излить душу.
Итак, Андрей слушал с подчеркнутым вниманием, настолько увлеченный беседой, что даже не замечал, как собственная его рука подбирается к рюмке. Он, вероятно, вообще не ведал, что творит его рука, а также и уста, что приводило к быстрому опустошению всех рюмок вокруг него, а затем и к рассеянному посягательству на саму бутылку. Вот тут-то иногда случалась безобразная сцена, и учтивого слушателя выставляли вон с вульгарными пожеланиями проведать такую-то мать. Но бывало и так, что все обходилось. Тогда Андрей не только засиживался до закрытия заведения, но и, прихрамывая, волочился за компанией, направлявшейся в берлогу одного из пьянчужек.
Конечно, как и любой горемыка, Андрей заслуживал сожаления. Однако он был слишком тучен, чтобы вызывать жалость. Тут с людьми дело обстоит так же, как и с собаками. „Ах, какая несчастная зверюшка! Бедняжка!" – прощебечет дама, наклонясь, чтобы погладить мерзнущую на морозе моську. Но та же самая дама с пренебрежением или даже неприязнью пройдет мимо большого голодного пса, который, может быть, не менее несчастен, чем моська.
Единственный человек, способный пожалеть Андрея при нормальных обстоятельствах, превратился для него в злейшего врага. Этим человеком была его жена.
Наверное, вначале все было иначе, и она каждый вечер с тревогой и нетерпением ждала возвращения любимого мужа. Затем, когда его ночные загулы участились, она стала сама ходить по кабакам, пытаясь вернуть его в лоно семьи. С течением времени, когда постоянный обход кабаков вошел в привычку, она тоже спилась.
Теперь жена не приходила забирать его. Или составить ему компанию. Или закатить скандал. Она одиноко устраивалась за соседним столиком, так как давно не была столь свежа и привлекательна, чтобы кавалеры добивались ее расположения. Заказывала стакан вина, если средства позволяли подобную роскошь, и во всеуслышанье заводила свой монолог.