Элегия погибшей звезды
Шрифт:
«Если они вторглись на твои земли, почему ты их не съешь?» — услышала она свой вопрос, произнесенный детским голосом.
«Съесть их? Не будь смешной, — прозвучал ответ древнего вирма. — Они люди. Людей есть нельзя, даже если они этого заслуживают».
«Почему?»
«Потому что это варварство. Считается, что люди наделены разумом, хотя, должна признаться, я не видела тому доказательств. Есть разумных существ нельзя. Нет, дитя мое, я ограничиваюсь оленями, овцами и тирабури. Они хорошо перевариваются и, в отличие от людей, попав в желудок, не заставляют
«Мне не знакомо чувство вины, — мрачно подумала драконица. — Только голод».
Она позволила своему драконьему чутью более пристально обследовать окрестности, приблизиться к лагерю охотников, отгороженному от реки снежной стеной. Они прорыли туннель — в четыре фута, три и три четверти дюйма шириной, семь футов, четыре и пять восьмых дюйма высотой, подсказало ей драконье чутье, — между рекой и своим жилищем. Она даже видела следы ног и полозьев, ведущие к кромке воды.
Голод упрямо напоминал о себе, и драконица, прищурившись, задумалась.
«Меня не будут мучить никакие угрызения совести, если я начну есть людей, — размышляла она. — Ведь люди — это, в первую очередь, много мяса, теплая кровь и тонкая кожа».
«К тому же я очень голодна».
Ей было совсем не трудно принять решение.
— Откройся! — приказала она двери, и в ее голосе прозвучала кровожадная настойчивость.
Дверь распахнулась, и в замок ворвался порыв ледяного ветра, который пронесся по громадному, похожему на пещеру холлу.
Подгоняемая голодом и неистребимым желанием сеять разрушение, чтобы облегчить свою боль, драконица выскользнула сквозь открытую дверь в сумерки, миновала бастионы и, спустившись в расселину, исчезла под снегом.
7
Эпическая поэма «Ярость дракона» была написана в намерьенскую эру на специальной бумаге и долгие годы пролежала в одном из тайных хранилищ библиотеки Канрифа. Ее обнаружил Акмед, когда обследовал руины погибшей империи, на фундаменте которой воздвиг свое королевство, и, криво ухмыляясь, преподнес ее Рапсодии, перед тем как она вместе с Эши отправилась в долгое путешествие в поисках Элинсинос. Король болгов, с трудом скрывая веселье, наблюдал за лицом Дающей Имя, пока она читала легенду, повествовавшую о кровавых «подвигах» драконицы, с которой собиралась встретиться.
Элинсинос, чье имя получил континент, была старше самого Времени, так говорилось в манускрипте, В нем с невероятными подробностями рассказывалось о Первородном драконе, длиной в полторы тысячи футов и с пастью, полной зубов, размером и остротой не уступавших хорошо заточенному мечу. Поскольку драконы несут в себе элементы каждой из пяти стихий, она могла принимать любую из природных форм, например торнадо, наводнения или всепожирающего лесного пожара. Она была порочной и жестокой, а когда ее любовник и отец трех ее дочерей, моряк Меритин-Странник, не сдержал своего обещания и не вернулся к ней, она впала в дикую ярость и промчалась по западному континенту, сжигая все на своем пути и опустошив земли вплоть до центральных районов Бетани, где ее
Рапсодия почти сразу заявила королю болгов, который с трудом сдерживал смех, что не верит ни одному слову и, чтобы понять, какая это чушь, ей не нужно встречаться с драконицей. Будучи Дающей Имя, она хорошо знала самые первые народные легенды, передаваемые из уст в уста неумелыми рассказчиками, которые позднее превратились в сказки, украшенные самыми невероятными подробностями и преувеличениями. Много позже появились гораздо более правдоподобные истории, авторство которых принадлежало людям, тщательно изучившим факты и умеющим бережно относиться к истине.
Однако в манускрипте содержалось немало сведений, совершенно не похожих на откровенное вранье и вызывавших у Рапсодии беспокойство.
Когда же Рапсодия все-таки встретилась с вирмом в ее логове, Элинсинос объяснила ей, что все это выдумки.
«Ты читала этот бред, „Ярость дракона“, верно?»
«Да».
«Чушь. Мне следовало заживо съесть писца, сочинившего эти глупости. Когда Меритин умер, я действительно хотела поджечь весь континент, но, думаю, ты и сама видишь, что я ничего подобного не сделала. Поверь мне, если бы я дала волю ярости, вся эта земля превратилась бы в груду углей, которые тлели бы до сих пор».
Материк и люди, его населявшие, несмотря на свой страх, и легенды, и жалобные стоны в манускриптах, повествующих об этой истории, на самом деле никогда не сталкивались с подобными трагедиями и не потеряли ничего, кроме заблудившихся овец, ставших добычей дракона, и уж, конечно же, не видали, что такое ярость дракона, принявшегося опустошать и разорять их земли.
А потому они были к этому совершенно не готовы.
Жители деревни Анвер, расположенной в самом сердце равнины Хинтерволд, славились мирным, спокойным нравом.
В отличие от кочевников, которые летом ловили рыбу в ручьях и охотились на животных, добывая меха, а когда наступала осень, перебирались в южные районы, жители Анвера предпочитали сражаться с пронизывающим холодом и бесконечными снегопадами, но не покидать земли своих предков. Все они так или иначе состояли в родстве друг с другом и считали красоту безлюдной тундры, зеленые хвойные леса, а также тишину, нарушаемую лишь ветрами, прилетающими с гор, достаточной причиной, чтобы мириться с суровыми зимами в тех местах, которые были родным домом их народу в течение многих поколений.
Поэтому, когда наступила осень и население окрестных деревень заметно поредело, Анвер покончил с торговлей шкурами и рыбалкой и приготовился к охоте.
Обычно сезон охоты продолжался всего несколько недель, меньше одного лунного цикла. Едва только спадала летняя жара и тучи безжалостных насекомых словно бы растворялись в предчувствии приближающихся холодов, животные Хинтерволда выходили из густых чащоб и спускались с горных вершин в те места, где было легче добывать себе пропитание и укрыться от зимней стужи.