Элегия погибшей звезды
Шрифт:
Сердце Фарона замерло в груди, и он посмотрел на свою находку, стараясь не обращать внимания на жалящее и слепящее глаза солнце.
Затем он слегка повернул диск, чтобы свет промчался по его поверхности, и она покрылась тончайшей пленкой, начала переливаться всеми цветами радуги, словно на нее набросили призрачное покрывало, за которым прятался густой, зеленый лес. Когда Фарон понял, что он держит, его улыбка стала еще шире.
Это был диск Смерти.
Он давно научился понимать, что говорят диски, но его примитивный ум видел лишь будущее, которое они предсказывали. Он вспомнил, что, когда он читал диски
Но диск Смерти понять совсем не трудно.
Фарон повернул его и принялся разглядывать.
Мир вокруг него исчез, словно погрузился в непроницаемый мрак.
Жизнь в том виде, в каком знал ее Фарон, сфокусировалась в маленьком зеленом овале с неровными краями.
Окруженная непроглядным мраком, она походила на зеленый зрачок огромного глаза.
В самом центре Фарон разглядел лес, уже знакомую темную поляну, куда никогда не попадает солнце, которая всегда появлялась на диске Смерти. Здесь не пели птицы, деревья замерли в неподвижности, и даже ветер не осмеливался сюда залетать.
Фарон ждал, не обращая внимания на палящее солнце и подпрыгивающую на колдобинах телегу.
Через несколько мгновений на поляне появилась прозрачная фигура, словно сотканная из тумана, — бледный мужчина, одетый в зеленый плащ, который сливался с деревьями, высящимися у него за спиной. Его глазам, черным и бездонным точно сама Пустота, совершенно не соответствовали растрепанные брови — единственное, что казалось реальным в его облике, — зато удивительно подходили струящиеся по плечам снежно-белые волосы. Это был Ил Анголор, лорд Роуэн. Люди называли его Рукой Смерти.
Благостной Смерти.
Несмотря на суровую внешность Ил Анголора, Фарон его не боялся. Словно зачарованный, он смотрел, как лорд Роуэн покачал своей невесомой головой и исчез в тумане, из которого появился несколько мгновений назад.
А диск Смерти потемнел.
Фарон закрыл глаза и снова почувствовал на своем теле обжигающие лучи солнца.
«Не за мной, — пронеслось в его затуманенном сознании. — Сейчас я не умру».
Из-под бледного века, испещренными темными венами, выкатилась горячая слеза и медленно поползла по лицу.
Снег отражал свет солнца, которое висело над краем мира, словно не могло решить, стоит ли ему спускаться ниже.
Призвав последние силы, драконица выбралась из глубокой лощины, перелезла через покрытые льдом бастионы, украшавшие вершину горы широкими замерзшими кольцами, и замерла, отдыхая, на холодной земле перед стенами.
Слово, которое гнало ее вперед, помогало сражаться со сном и болью во всем многострадальном теле, которое, не стихая, звучало в ее мозгу, становилось все громче, по мере того как она ползла вверх.
«Дом».
У нее над головой, в снежном воздухе, кутаясь в облака, парил замок. Его построили из мрамора, но с тех пор прошло слишком много лет, и он покрылся таким толстым слоем льда, что казалось, будто он из него и вырублен. Она видела, как в зимнее небо горделиво вздымаются три великолепные высокие башни.
«Дом. Дом. Дом».
Драконица медленно распахнула глаза, и вертикальные зрачки на ослепительно синем фоне слегка сузились в последних лучах заходящего
В ее затуманенном сознании обрывки картин прошлого были перепутаны и прятались в самых темных углах. Однако они медленно собрались вместе, и драконица начала понимать, что с ней происходит.
Первое воспоминание, которое к ней вернулось, поведало ей о том, как она впервые увидела эту крепость, и с этого момента началась ее жизнь в изгнании. Она решила, что прежде была, наверное, королевой или играла очень важную роль, потому что, когда ее подвели к ледяному склону, — кто-то, чье лицо она еще не вспомнила, кто-то, отвернувшийся от нее и оставивший посреди слепящего снега навсегда одну, — она не склонила головы и шла с гордо выпрямленной спиной.
Драконица посмотрела на покрытые снегом высокие стены замка и окна, забранные таким толстым слоем льда, что сквозь них никогда не проберется внутрь дневной свет, а потом на башни, возносящиеся своими вершинами в самое небо, и перед ее мысленным взором начали возникать все новые и новые картинки. Она вспомнила годы, проведенные в одиночестве в огромных, похожих на пещеры залах замка, когда тишину мраморной тюрьмы нарушало лишь эхо ее собственных шагов и треск огня, горящего в громадных каминах. Каждый век, каждый год, каждый день, каждый час вернулись к ней, драконья кровь быстрее бежала по венам с каждым новым ударом сердца, и она вспомнила все связанное с этим замком до последней самой мельчайшей детали — на такое способен только вирм.
«Меня сослали в это место, — с горечью подумала она, и ее охватил гнев, источника которого она еще не могла понять. — Бросили одну внутри холодной горы, совсем одну, оставив лишь мои воспоминания. А теперь кто-то отобрал у меня и их».
Стоило ей это подумать, как у нее в голове возник новый образ. Женское лицо, хотя драконице не удавалось восстановить в памяти его черты. Женщина с золотыми волосами и изумрудными глазами — и больше ничего.
На границе восприятия дракона вспыхнула обжигающая ненависть. Она еще не знала, кто эта женщина и почему ее кровь вирма начинает бурлить от одной только мысли о ней, но драконица не сомневалась, что память к ней вернется.
А когда память действительно вернулась, она поклялась весь нерастраченный огонь, всю ненависть обрушить на своих врагов с такой яростью, что содрогнется само основание мира, вековой лед превратится в мельчайшую пыль и падут мраморные стены тюрьмы, ставшей ей сначала домом, а теперь логовом.
Драконица поползла к замку, чтобы спрятаться от приближающейся ночи.
4
Хагфорт, Наварн
Гвидион Наварн с нетерпением переминался с ноги на ногу в роскошно отделанном коридоре перед дверью Большого зала Хагфорта, своего родового замка, выстроенного из розового камня. В свои шестнадцать лет он перенес слишком много тяжелых потерь: сначала погибла его мать, потом отец, а затем он чудом не лишился двух очень близких людей, которых любил всей душой. И потому всякий раз, когда за его спиной закрывались двери зала, где принимались важные решения, и он оставался в коридоре, его охватывало беспокойство.