Электропрохладительный кислотный тест

Вулф Том

Я попыталась найти человека, которому можно доверять, принялась останавливать людей и спрашивать, что происходит… почти все смеялись, никто не верил, что я ничего не знаю. Я разыскала человека, которого не очень хорошо знала, но к которому с первого знакомства чувствовала симпатию. Его я тоже спросила, что происходит и не во мне ли все дело, а он рассмеялся, очень крепко обнял меня и сказал, что напиток «заряжен» и я попросту приобретаю мой первый элэсдэшный опыт… что нужно не пугаться, но при этом ничего не принимать на веру и не отвергать… быть постоянно открытой, не сопротивляться и не пытаться это остановить. Он долго держал меня в объятиях, и мы стали ближе, чем могут стать друг другу два человека… наши кости слились, наша кожа стала нашей общей кожей, не осталось места, где мы могли бы отделиться друг от друга, где кончался он и начиналась я. Эту близость описать невозможно, не впадая

в мелодраму… и все же – я действительно чувствовала, что мы слились воедино, в прямом смысле, что нет силы, которая могла бы нас разлучить, и что в этом заложен высший смысл, лежащий за пределами всего сущего. (Обратите внимание, через год и два месяца… три месяца… короче, позже я прочла про «отпечаток» и про то, что мы и впоследствии могли много друг для друга значить, независимо от обстоятельств… Я думаю, это правда… человек, о котором идет речь, до сих пор занимает особое место в моей жизни, а я – в его, хотя мы не поддерживаем связь и видимся очень редко… нас объединяет что-то бесконечное и прочное. Ах, черт! Просто невозможно рассказывать об этом без того, чтобы не показаться набитой дурой.)

Я уже не боялась и начала осматриваться. Все описанное выше происходило в маленькой комнате, которая была освещена только невидимым инфракрасным светом, от которого люди приобретают красивый цвет и структуру. Я увидела человек десять, сидящих прямо под инфракрасным фонарем, на который была накинута белая (превратившаяся в светящуюся и бледно-лиловую) простыня, они раскрашивали флюоресцирующей краской бесплотные манекены… и друг друга – одежду и все прочее. Я стояла под фонарем, на мою ногу и туфлю падали капли краски, и я испытывала необычное ощущение. Я часто возвращалась к этому свету… он был умиротворяющий и невыразимо прекрасный. В этом свете моя кожа приобретала глубину и структуру… становилась насыщенно-пурпурной. Помню, я еще жалела, что она не всегда такого цвета. (И жалею до сих пор.)

В большой комнате царило оживление. Люди танцевали, ансамбль играл но я его не слышала. Не могу припомнить ни одной ноты из их музыки, потому что слишком сильные были флюиды. К музыке я вообще-то неравнодушна – пою, играю на разных инструментах и тому подобное, – вот почему мне все это кажется странным. Я стояла рядом с ансамблем и отдавалась флюидам. Они возникали у меня в ногах и вызывали дрожь во всем теле… путешествовали по нервной системе (помню, я еще представляла себя в виде одной из тех схем, что мы изучали на уроках биологии – схем, где были изображены переплетения нервов), продвигались по всем мельчайшим нервным путям и наконец попадали в голову, где распускались восхитительными узорами с живописными контурами и тонами… возможно, напоминавшими этюды Стейнберга?… Я помню насыщенные тона, но неизменно с черными контурами… и даже не просто узоры, а узоры определенных очертаний и формы.

В разгар вечера сломался стробоскоп… кажется, у них там что-то перегорело… но это принесло облегчение, потому что, хотя меня к нему и тянуло, его свет выводил из равновесия ту часть моего сознания, которая стремилась уцепиться за реальность… до той поры я никогда не затевала шуток с ощущением времени… и я обнаружила, что они необычайно привлекательны, хотя и страшноваты.

Прохладительный Напиток подавали часов в десять. Почти с самого начала в дверях толпился входящий и выходящий народ, а также полицейские. Весь вечер там дежурило не меньше шести разных групп полицейских… начиная с городской полиции Комптона, потом дорожный патруль, помощники шерифа, полицейские из лос-анджелесского департамента и из отдела по борьбе с проституцией и наркоманией. Если мне не изменяет память, они толпились в дверях, группами по пять-шесть человек, и наблюдали, иногда заговаривая с проходившими мимо людьми, но не совершали никаких враждебных действий и не позволяли себе никаких угроз. Как мне сейчас кажется, они наверняка понимали, что со всем происходящим им попросту не справиться… а тащить в тюрьму полторы сотни человек, ошалевших от кислоты, было крайне нежелательно… вот они и смотрели, недовольно бурчали, а потом уходили, и на их место приходили другие… и так продолжалось всю ночь.

Прибыли представители местной знати… по-моему, где-то около полуночи, хотя я до сих пор не могу точно сказать, когда что происходило, и вот так до шести утра, когда я наконец-то присела (всю ночь, с десяти часов вечера, я ходила, танцевала, либо просто стоя, и мне ни разу не захотелось присесть… сама не пойму, по какой причине). Среди них были две-три женщины и человек семь мужчин. На одном из мужчин был белый костюм и ермолка – я еще решила, что это Илия Мухаммед. Они улыбались, смотрели, болтали с кем-то из публики… побыли полчасика и ушли, пожелав

нам приятно провести вечер. Конечно, в тот момент никакого Прохладительного Напитка и в помине не было… его поспешно убрали. Эти люди, как и все жители в округе, были, естественно, неграми. Похоже, они понятия не имели, что это за сборище, и приняли его за обычную молодежную вечеринку, вдобавок им, судя по всему, доставляло удовольствие оказывать нам радушный прием в их районе. Помню, у одной из женщин на руках был ребенок, и многие наклонялись, чтобы с ним поиграть… кажется, двухлетний мальчик.

До самого конца в комнате находился смотритель здания. Кажется, он иногда удалялся в служебное помещение немного вздремнуть, а может, просто хотел удрать от шума и хаоса… но время от времени проверял, все ли в порядке. Человек он был веселый и дружелюбный, однако необычность всего происходящего приводила его в крайнее смятение.

Должна сказать, что почти весь Кислотный Тест был поставлен мастерски. Все было тщательно продумано и рассчитано на то, чтобы вызвать эффект ЛСД, и поэтому я понятия не имела, где кончается постановка и начинается то, что творится у меня в голове. Фильмы, которые показывали, были очень яркими, с узорами, фрагментами цветов и деревьев, а зачастую на экране просто появлялись разные цвета, обведенные черными контурами, а также движущийся пейзаж, фрагменты рук и тому подобное… и мне опять-таки удалось не зациклиться на этих фильмах.

Народ стоял и снаружи… ночь была холодная и светлая… кто-то впал в панику, сел в машину и пулей умчался прочь… мне захотелось вернуться домой, но я знала, что садиться за руль было бы полным безумием. В абсолютном одиночестве стояла Бонни (дама Хью Ромни)… я коснулась ее руки, и мы улыбнулись друг другу, понимающе и заботливо… на улице стоял «Далше». Я села в автобус одна, и там я услышала и почувствовала души живущих в нем людей… мы (я и автобус) отправились в путешествие во времени, и я очень хорошо узнала всех… я прошла в глубь салона и обнаружила человека, чье лицо было выкрашено наполовину в золотистый, наполовину в серебристый цвет, с густой копной вьющихся волос, человека, который прежде казался мне страшным и непонятным»…

…это был Пол Фостер… «посмотрела на него и поняла. Раньше костюмы Веселых Проказников казались странными, а теперь они были прекрасны и вполне уместны. Я вспомнила афишу, которая была приклеена на потолке во «Фри пресс», когда наша редакция располагалась под радиокорпорацией… это афиша к постановке «Бороды» с надписью «Грах рур ограрх… лев-львица… ох грар…» (что-то вроде того)…и в то мгновение я точно знала, что это значит.

Я вдруг прозрела. Сейчас я уже этого не помню, но в тот момент все встало на свои места и наполнилось смыслом, и я вслух сказала: «Ах, ну конечно же!»… как же я раньше всего этого не видела, как же я не понимала всех этих вещей и противилась им. Продолжалось это недолго и больше не повторялось.

Была там одна колдунья, очень добрая, она излучала самые теплые и приятные флюиды. Она носила одеяние из красного бархата и была уже немолода – ни дать ни взять настоящая колдунья. Я была рада, что она тоже там. а она улыбалась, все понимала, получала удовольствие и по-матерински опекала тех немногих, кто не очень хорошо на все реагировал.

Еще была одна девушка, которая вела борьбу с Богом. С ней были друзья, и, по-моему, через несколько часов у нее все прошло. А один человек полностью ушел в себя… я хочу сказать, впал в ступор, потому что мы пытались вывести его из этого состояния, но так и не смогли установить с ним контакт… он был моим приятелем, и в какой-то степени на мне лежала ответственность за его возвращение в город… в прошлом он не раз лежал в психиатрической лечебнице – отсутствие связи с реальностью и тому подобное, и, когда я поняла, что происходит, я стала умолять его не пить Прохладительный Напиток, но он меня не послушался… и вышло очень скверно. Насколько я знаю, скверно восприняли кислоту только эти двое, правда, я уверена, что общалась далеко не со всеми.

Я уже рассказывала о магнитофонной записи («А мне все равно!.. мне все равно…») и о том, как она использовалась впоследствии. Шоу-бизнес».

…Шоу-бизнес – да – и нет – Клер летала под ЛСД, пыталась разобраться в том, что с ней происходит, не сошла ли она с ума и так далее, и тут раздался абсолютно безумный вопль:

– А мне все равно!

И потом:

– Рэй!.. Рэ-з-э-э-эй!.. Мне все равно!

Даже и такой маниакальный вопль в обычных условиях невозможно было бы расслышать из-за всеобщего грохота и суматохи Теста, из-за оглушительной музыки «Благодарных Мертвецов», по крайней мере он ни за что не прозвучал бы так явственно, не будь он принят микрофонами, не пройди через усилители и не выйди из гигантских театральных рупоров…