Элевсинские мистерии
Шрифт:
Лонг рассказывает вот что: телесно Дафнис и Хлоя еще не пробудились. Тогда одна старая пастушка открыла юноше секрет его пола. А Хлоя меж тем попала в лапы чужака, якобы друга хозяев поместья, который пытался соблазнить ее. Она не уступала, и он привез на корабле из-за моря молодых людей — поохотиться на зайцев у Хлои на пастбищах. Свой корабль они привязали ивовой лозой к столбу. А их собаки гоняли в холмах не только зайцев, но и Дафнисовых коз, из которых несколько убежали на берег и перегрызли корабельные "швартовы" — корабль унесло в море. Тогда разъяренные охотники схватили пастуха Дафниса, сорвали с него одежду и жестоко избили. В качестве возмещения за потерянный корабль они угнали с собой Хлоиных овец, причем и пастушке, и скотине одинаково досталось хворостиною.
Заключительная картина в помпейской Вилле мистерий изображает танцующую нагую девушку. У Лонга в финале козлята водят хоровод под наигрыш Дафнисовой сиринги. Однако в близком по сюжету произведении, повести об Амуре и Психее, финал аналогичен этой заключительной настенной картине: после множества испытаний, которые едва не погубили Психею, на свадьбе у нее танцует, скинув покровы, сама богиня Афродита. Лишь тогда Зевс-Юпитер объявляет прошедшую испытания девушку бессмертной.
В конце своего романа Лонг приблизительно воспроизводит центральное изображение зала: бога и его ближайших спутников. Дафнис нашел в лице хозяев поместья своих настоящих отца и мать; родителями Хлои оказались их знатные друзья. Имя отца Дафниса было Дионисо-фан — "сияющий Дионис". По острову быстро разнеслась весть: "Дионисофан нашел своего сына; козопас Дафнис теперь хозяин лугов". "Пурпурное покрывало, застежку и нож, — говорит юноше отец, — я положил рядом с младенцем не для опознания, а в дар мертвому". А когда Хлоя встретилась со своим отцом, тот вскричал: "Что вижу я, моя дочь: ты родилась вновь!
Цель юношеской инициации достигнута: в смертном от природы потомке титанов — человеке — отыскалось бессмертное, свершилось второе рождение. Такая же инициация соответствует у христиан первому причастию или конфирмации. Дальнейшие вакхические таинства у христиан соответствия не имеют, разве что напоминают "обращение", проводимое пиетистами в конце второго десятилетия, или же участие в причащении.
Следующая ступень посвящения имела место в семнадцать лет и была широко распространена на Крите. В классической Элладе (начиная с 700 года до Р.Х.) повсеместно бытовали только соответствующие таинства для девушек. В подростковом возрасте оба пола воспитывались раздельно; позднее, с девятнадцати лет, они снова находились под совместной опекой.
Прежде чем восемнадцатилетних граждан начинали учить обращению с оружием, семнадцатилетним в рамках посвящения дозволено было с оружием танцевать.
Танец вооруженных семнадцатилетних куретов
У пещеры Великой Матери на критской Иде
Тогда они назывались куретами, и слово это выступало во множественном числе. Поэт Еврипид (485–407) в своих "Критянках" вкладывает в уста хора таких юношей текст: "Я сделался мистом идейского Зевса, Загрея, мечущего громы в грезах ночи. Среди куретов я зовусь священным Вакхом, вкусившим сырого мяса и вздымавшим факелы Матери Горной"106.
"Горная Матерь" — это Рея, родившая в пещере подземному Зану младенца Загрея. Чтобы пожирающий младенцев отец Кронос — таково более позднее эллинское толкование — не услышал плача новорожденного, у пещеры в зимнем высокогорье танцевали, бряцая оружием, обнаженные юноши. Каллимах в Гимне Зевсу пишет об этом так: "Бурно кружились куреты окрест твоей колыбели, громко бряцая оружьем, для Кронова чуткого уха звоном медяным щитов твой детский плач заглушая"107.
Юноши, танцевавшие под лязг оружия на критской горе Иде, были те самые, описанные выше дети-помощники Диониса. Танцевала каждый раз одна пара. Праоб-разами их были Диоскуры — Кастор и Полидевк. С древнейших времен в планетарных сферах они кружили в танце возле Афродиты — как Утренняя и Вечерняя звезда возле редко видимого Меркурия, который в ту пору еще представлял эту богиню, а не посланца богов Гермеса-Меркурия. В начале развития олимпийской мифологии из Утренней и Вечерней звезды вышли определенно Гермес и, вероятно, Арес. Когда астрономы в VII веке обнаружили, что сверкающие братья на самом деле всего лишь одна планета, и назвали ее Венерой-Афродитой, меньшее светило досталось Меркурию-Гермесу. Возможно, хотя все-таки довольно сомнительно, что именно тогда красную планету нарекли Марсом.
В религиозном плане Арес взял на себя многие из давних функций Диоскуров, оттеснив Близнецов на уровень героев. Но танец он сам перенять не мог, для этого красная планета слишком медлительна. Вместо этого Марс-Арес посватался к своей прежней владычице, которая принадлежала раньше кузнецу Гефесту как побочной ипостаси Плутона. В Элевсиниях эта новая связь не играла важной роли, уже потому, что в Третьей оргии являлась вместо Афродиты одна только Персефона; во Второй же оргии оставался шанс для новации. Таинства куретов, по сути, еще совершенно минойские, были обращены не к Персефоне, а к исторически более древней Рее-Афродите. Когда в начале последнего дохристианского тысячелетия народился Марс-Арес и начиная с VII века юноши вместо культового танца с оружием стали проходить вполне рациональную групповую военную подготовку, культовый танец мало-помалу исчез. Сохранились только юношеские посвящения для девушек.
В гомеровской религии куретова сила идет не от Кастора-Триптолема, а уже от Ареса, "дарующего смелую юность"108. Эта сила Кастора — доблесть, — разумеется, была необходима мисту и впредь как внутреннее достояние. Древнейший Элевсин требовал испытаний мужества в суровых военных играх, что проходили весной109. После введения государственной военной подготовки нужда в них отпала; чисто внешне такие культовые игры Эллада сохранила в Олимпии. В Этрурии и в Риме они стали сперва сугубо погребальными, а затем выродились в бои рабов-гладиаторов. Для юношей-мистов обязанность участвовать в таких играх была в Элевсине упразднена, вероятно, лишь при Солоне (600 год до Р.Х.), который взамен Мегары присоединил к Аттике Элевсин.
Эллада и Элевсин ставили доблесть на первое место, полагая ее главной силой внутреннего развития мужчины. Однако же они вполне отдавали себе отчет в том, что у этой добродетели есть и оборотная сторона — варварская необузданность. Мастерство в бою хотя и разжигает доблесть, но слишком легко возвращает человека во власть первозданных титанических сил, имя которым — ярость и жажда убийства. У Гомера ярость зовется Эниб, грозная богиня, следом за Аресом "ведущая бранный мятеж беспредельный"110. Певец гомеровского гимна Аресу молит: "Если б мог я <…> разумом натиск души укротить…"111
Между неистовой Энио и вышколенной доблестью от Ареса находится помощник — титан Анит, который (его имя идет от глагола апуо, "свершаю") дарует "могучее свершение", волю к битве или стойкость в завершении начатого дела. Анит был воспитателем девочки Персефо-ны112. Доблесть и упорство в исполнении долга позволяют душам мистов приблизиться к Персефоне. Наставник, видимо, довершал в мистах свое дело, прежде чем, заглянув в себя, они будили Персефону. Арес и Анит — непременные подготовители, но не исполнители.
Покуда Диоскуры и куреты танцевали с оружием в руках для подземнорожденного божественного младенца, еще была жива толика минойской религии, еще властвовала древняя Рея-Афродита. Лишь Матерь полей перевела Триптолема из воинов в "троепашцы", в работники. Вот и ныне тоже Аресу, Афине, Деметре и Персефоне удается успешно развить человека между шестнадцатью и девятнадцатью годами, лишь в этот период им совершается самостоятельная, уверенная работа, лишь тогда с помощью Афины рассуждают без предвзятости, лишь тогда обеспечивается свобода интимных мистических переживаний.