Эльфдом
Шрифт:
Общий враг не мешал эльфийским кланам продолжать вести кровную вражду. Так как железнодорожный вокзал был территорией Клана Ветра, никто из местных эльфов не поможет приезжей.
Он вздохнул, переключился на заднюю передачу и откатился, поравнявшись с ней.
«Хой!» — он крикнул ей по-эльфийски. — «Тебе есть где переночевать? Кто-нибудь знает, что ты приехала сюда?»
Она вздрогнула, оглянулась, видимо подозревая, что он говорил с кем-то еще, и затем, спустившись к бордюру, посмотрела в окно его пикапа. — «Простите великодушно, вы обращались
«Да. Опасно находиться на улице после наступления темноты. По ночам город атакуют Они. У тебя есть безопасное место, где ты можешь переночевать?»
От этой информации ее глаза округлились — «Я, я уже почти достигла большинства». Он оказался прав — она еще подросток. — «Я столько всего слышала о Питтсбурге. Я слушала музыку, которую здесь играют — она такая дикая и прекрасная, и… и из-за войны и всего Клан Камня получает вознаграждение…».
Она затихла. Масленка вздохнул — «Ты знаешь кого-нибудь в Питтсбурге?»
«Я, у меня есть рекомендации к домана Сыну Земли — это плохо?»
Наверное его огорчение отразилось на лице. — «Сын Земли мертв».
Она тихонько ойкнула, раненая тем, что ее планы начали рушиться. Она уставилась на землю, покусывая нижнюю губу. «Большинство» для эльфов обозначало сто лет, возраст в котором они достигали физической зрелости, как люди в восемнадцать. Однако, эльфы так защищали своих детей, что лишние года мало помогали им подготовиться к Питтсбургу.
«Меня зовут Нахала кэсэ-тики вэхэ лоу» — именно поэтому большинство эльфов Питтсбурга и подбирали себе короткие английские прозвища. Дословно ее имя обозначало «эхо радости в камне», но по-настоящему обозначало «эхо смеха в пещере», с подтекстом, что это был невинный детский смех. Упор на звук в ее имени обозначал, что, скорее всего, ее родители музыканты. Раз уж ему надо подобрать ей имя, пусть она зовется Радость.
Радость смущенно с надеждой улыбнулась ему.
«Я — Масленка».
«Масленка» — она повторила английское слово. Оно явно озадачило ее, но не отпугнуло. — «Теперь мы знаем друг друга. Я знаю того, кто живет в Питтсбурге».
– она остановилась в неуверенности, но затем выпалила — «Могу, могу я остаться у тебя на ночь?»
Почему сбежавшие из семей людские дети намного лучше понимали законы улицы, чем эльфы, которые были почти в пять раз старше их? Она абсолютно не подозревала о возможной опасности в которую сама шла спотыкающейся походкой.
Может быть, все дело было в цвете ее волос, в нерешительной улыбке, в открытом обаянии ее лица, но она напомнила ему его мать. Осознав это, он уже не мог просто уехать, но она была подростком, а он — взрослым мужчиной, хоть и на восемьдесят лет младше нее.
«Я не уверен, что могу просто так взять тебя к себе домой» — сказал Масленка.
Радость кивнула, как будто ожидала этот ответ — «Твоя семья не позволит тебе…»
«Нет, нет, у меня нет семьи. Я живу один».
«Это ужасно. Что случилось с твоей семьей? О! Их убили Они?»
Масленка рассмеялся и покачал головой — «Нет, люди так делают, когда достигают большинства. Они живут в одиночку, пока не полюбят кого-нибудь».
Было видно, что эта мысль казалась ей настолько чуждой, что она никак не могла толком понять ее. — «Но разве так не одиноко?»
Несколько месяцев назад Масленка бы ответил — нет. Его уклад жизни его полностью устраивал. Днем он работал на пару со своей кузиной, Тинкер, а выходные отрывался на гонках на ховербайках или на местной рок сцене. Ему надо было очень постараться, чтобы остаться в одиночестве. Но после вторжения Они все изменилось. — «Иногда одиноко».
«Станем любовниками» — неожиданно сказала Радость по-английски, полностью ошеломив его. — «пусть наши судьбы станут едины».
Он рассмеялся, узнав текст песни. От него не ускользнул тот факт, что как и герои песни, они находились через дорогу от старой автобусной станции Питтсбурга. Масленка пропел ей вторую строку песни. — «У меня в сумке лежит целое состояние».
На ее лице засияла восторженная улыбка. — «Ты знаешь эту песню!» — вскрикнула она по-эльфийски, нырнула в один из походных мешков, и вытащила вручную сшитый журнал.
«Один знакомый подмастерье олиануни позволил мне переписать его песенник». Она пролистала страницы аккуратно написанных от руки нот, ища эту песню Саймона и Гарфанкеля. Английский текст сопровождался подстрочным переводом на эльфийский. Его взгляд остановился на фразе: «Мне пусто и больно и я не знаю, почему».
Да, я так себя и чувствую.
Первая строка была ужасно искажена переводом. «Любовники» были представлены эльфийским словом, обозначающим членов одной семьи, а «пусть наши судьбы станут едины» превратилось в «мы встретим общего врага».
Масленка засмеялся и покачал головой, смотря на эти несостыковки. — «Забирайся». — Он заберет ее в анклавы и позаботится, чтобы Клан Камня не попытался его убить из-за того, что он взял ее к себе. — «Посмотрим, что можно сделать».
Ближайшим подобием посольства Клана Камня был анклав Имбирного Вина на Краю. В то время как врата обоих входов в анклавы стояли открытыми настежь, тяжелые двери, ведущие к Имбирному Вину были наглухо закрыты и заперты. Он постучал в дверь. Из открывшегося смотрового окошка на них уставилась пара синих глаз Клана Ветра.
«Прошу простить» — произнес мужской голос, принадлежащий обладателю синих глаз. — «Мы не можем принять посетителей».
«Могу я поговорить с кем-нибудь из Клана Камня?»
Стоящий за дверью отрицательно мотнул головой. — «Здесь нет домана Клана Камня. Они все ушли с Волком Который Правит Ветром зе домоу ани».
Привратник был одним из эльфов Имбирного Вина, так как названный им титул Ветроволка был ультраформальным вариантом фразы «наш лорд».
«Мне подойдет любой представитель их Клана» — уверил его Масленка. — «Может быть есть кто-нибудь из их семьи? У меня только один вопрос насчет собственности».