Эльфийские хроники (сборник)
Шрифт:
– Ты знаешь, почему меня держат в этой норе почти в полной темноте? – спросил подросток. – Ллав, – подросток произносил это имя не как «Ллав», а как «Лау», и Ллиана едва удержалась, чтобы не рассмеяться, – говорит, меня держат здесь ради того, чтобы я выздоровел, но я ведь уже здоров… Мне стало бы еще лучше, если бы я снова увидел дневной свет, но мне не позволяют уйти из этой тьмы…
– Это чтобы ты не убежал, – пробурчал Ллав. – Пока ты находишься в темноте, ты никуда не убежишь.
– Лечить раненого можно только ночью при свете Луны-Матери, – сказала Ллиана неуверенным тоном – так, как будто она разговаривала сама с
Она медленно попятилась, протянула руку и приподняла край завесы, закрывавшей вход. За ним показался светящийся туман – серый и тусклый, – однако даже и его хватило для того, чтобы на время ослепить Махеоласа. Ллиана подождала, когда его глаза привыкнут к свету, а затем, когда он бесстыже уставился на нее, выдержала его взгляд.
– Да ведь ты же одного возраста со мной! – наконец прошептал он. – Одного возраста со мной!
Эта новость его, похоже, очень обрадовала. Ллиана улыбнулась в ответ на его улыбку, а затем опустила приподнятый ею край завесы.
– Вполне возможно, – сказала она, пожимая плечами. – Тебе сколько – пятьдесят две зимы? Или пятьдесят пять?
– Что?
– Люди не живут так долго, – усмехнулся Ллав. – Тебе следовало бы послушать песни Ольвена о них! Вот ему – десять или одиннадцать зим, не больше…
По какой-то непонятной этим двум эльфам причине их безобидный вроде бы разговор произвел на подростка удручающее впечатление: ослепленный темнотой, Махеолас попятился к своей постели из мха с таким обескураженным видом, что Ллиана не знала, что и сказать. Затем она вспомнила о том своем порыве, который заставил ее зайти в жилище Гвидиона, и о тех многочисленных вопросах, которые недавно стали нарушать покой ее внутреннего мира.
– Зачем ты пришел в лес? – спросила она ласковым голосом.
Послушник ответил не сразу. Ему стало казаться, что он утонул, исчез, был затянут в темное небытие, лишенное какой-либо устойчивости и какой-либо определенности. Если возраст его собеседников и в самом деле был таким фантастическим, то тогда уже само время становилось чем-то нереальным.
Да и вообще все, пожалуй, стало невообразимым с того момента, как он и Неддиг отправились на поиски лесорубов. Каждое событие, каждое обстоятельство, каждое мгновение его теперешней жизни становилось абсурдным и смехотворным – как будто его жизнью теперь управляла какая-то нелепая воля. Если это была воля Бога, в которого призывали верить монахи, то тогда Бог этот проявлял безграничную жестокость. Впрочем, во всех этих событиях все-таки должен быть какой-то смысл.
Эльфы истребили всех переселенцев, возглавляемых отцом Эдерном, и едва не убили его, Махеоласа, а затем другие эльфы его спасли и ухаживают за ним. Они поместили его в этой норе, не пуская к нему почти никого и не задавая ему никаких вопросов. Кто знает, сколько времени он провел здесь, вдали от солнечного света: несколько дней или несколько недель? А затем этот ученик, которого одни эльфы называли «безымянным», а другие – «Ллавом», начал приходить к нему и часами молча пристально смотреть на него – так, как смотрят умалишенные. Он вызывал у Махеоласа страх, пока не стал приносить ему небольшие гостинцы: чернику, грибы, иногда цветы. При этом они друг с другом почти не разговаривали – так, обменивались двумя-тремя фразами. Ллав довольствовался тем, что разглядывал Махеоласа, причем иногда таким нарочито чувственным взглядом, что Махеолас снова начал его бояться, но уже совсем по другой причине.
Послушник поднял глаза и различил силуэт Ллианы. Черты ее лица – которые он, правда, видел весьма нечетко – показались ему нереально красивыми. Впрочем, все эльфийки отличались удивительной красотой. Как и Ллав, она пожирала его глазами, словно зачарованная, но при этом, по крайней мере, что-то говорила… Если она и в самом деле была принцессой, то тогда, пожалуй, она так или иначе могла бы помочь ему сбежать.
– Мне пришлось отправиться в лес вместе с монахом, – наконец ответил Махеолас на заданный ему вопрос. – Меня не спрашивали, хочу я это делать или нет.
– Вместе с… монахом?
– Ты не знаешь, кто это такой?.. Это святой человек. Человек, который служит Богу. Отец Эдерн, мой наставник…
– У нас тоже есть свои наставники.
Ллав в знак подтверждения этих слов энергично закивал.
– Ну так вот, мой наставник привел нас сюда, чтобы мы построили здесь деревню во имя Господа.
– У нас говорят, что люди получили от богини Дану равнины, огромное море и его берега. Разве этого недостаточно?
– Я не знаю, что и от кого получили люди, а в богинь сейчас верят только язычники, – сказал послушник окрепшим голосом. – Отец Эдерн избил бы тебя палкой, если бы услышал от тебя такие слова… Вы пребываете в невежестве, но вы в этом не виноваты. Я помолюсь о вас…
Ллиана сначала подумала, что он шутит, и из вежливости выдавила из себя улыбку. Ллав же пожал плечами и с огорченным видом покачал головой.
– Ну вот, опять началось, – процедил он сквозь зубы. – Сейчас станет рассказывать нам о своем боге.
– Не о моем Боге, а о единственном Боге – отце, сыне и святом духе! – загорячился Махеолас. – О Боге, которому принадлежит все, что есть вокруг нас, в том числе и этот проклятый лес!..
Махеолас замолчал так же внезапно, как до этого начал говорить.
– Вот почти и все, что я о нем знаю, – продолжил он затем унылым тоном. – Впрочем, а зачем нам вообще нужны боги, а?
Ллиана и Ллав одновременно закрыли лицо ладонями – как это было принято делать у эльфов, когда кто-то сильно повышал голос или богохульствовал.
– Элиандский лес твоему богу не принадлежит, – стала терпеливо объяснять Ллиана, когда снова стало тихо. – Этот лес испокон веку был и является землей «высоких эльфов».
– Ну да… Знаешь, что у нас говорят? Есть только один Бог, есть только одна земля и есть только один народ!
Махеолас, вдруг развеселившись, насмешливо хмыкнул, а затем глубоко вздохнул.
– Вы, конечно же, не поняли ни одного слова из того, что я вам говорил… Это, впрочем, неудивительно. Вы никогда не покидали этот лес и не знаете о мире ничего. Каким бы ни был ваш возраст, я в любом случае взрослее вас!
Ллиана нахмурилась: ее уязвила слепая надменность этого подростка. Гвидион, как и во всех других случаях, был прав. Ей не следовало вступать с этим человеком в разговор… Используя охотничьи жесты, она показала Ллаву, чтобы он вышел, и тот сразу же это сделал – как будто только и ждал от нее такого требования. Махеолас, естественно, ничего не увидел и не понял. Единственное, что он заметил, – так это то, как отодвинулась и затем быстренько снова вернулась на свое место завеса, закрывающая вход.