Эльфийский гамбит 2
Шрифт:
Сейчас со своей наблюдательной позиции Шурх видел, что гномы проиграли. Остались всего несколько очагов сопротивления, но их судьба очевидна. Глядя на то, как истребляют воинов его Дома, наследник плакал, не замечая бегущих по щекам слез.
Дроу, занятые истреблением захватчиков, не видели Шурха. Дело в том, что он стоял на входе в подземную часть города, там, где яркий свет поверхности резко переходил во тьму подземелья. Такой перепад освещения для чувствительного зрения тёмных эльфов оказался серьёзной проблемой: одинокую фигуру гнома просто не различали.
Взяв свои чувства под контроль, Шурх активировал артефакт невидимости,
Позже, когда израненный и обессиленный, он добрался до родных туннелей, то узнал, что его отец, предсказывая проблемы для гномов, оказался прав. Несмотря на большую армию, поход против дроу не оправдал надежд. Территорию тёмных эльфов удалось немного сдвинуть, захватив несколько поселений. Правда, погибло множество гномов.
К сожалению, штаб командующих так и не выбрал генералиссимуса, который устроил бы всех. В конце концов, главы решили, что будут руководить сообща. Каждый из участников совета учитывал, прежде всего, выгоду для своего Дома, поэтому неудивительно, что командование оказалось на редкость бездарным. Высокородные гномы считали, что численного преимущества будет достаточно для победы. Конечно, результат был, но не такой, о котором мечтали гномы. Добычи вышло совсем немного, и, как предрекал Ольсон, Дома едва не передрались за трофеи.
Так или иначе, Шурх понимал, что гномам еще долго придется зализывать раны, ведь каждый Дом понес значительные потери.
Глава тридцать третья. Узы истинных
Ладмила ан Анкюр
Сражение на Цурновом поле не прошло для бесследно. Мои слёзы напугали мужа, он не привык к тому, чтобы чувства выражались так ярко. Флайдин даже порывался бежать за целителем, потому что, по его мнению, «плакать от счастья» невозможно. Я понимала, что это откат от того количества эмоций, что на меня вылились в битве, но ничего поделать не могла.
Флай не стал ждать, когда откат закончится, подхватил на руки и понес в приготовленную для нас палатку. Видимо, он не зря волновался, потому что, как только моя голова коснулась подушки, я провалилась в зыбкое состояние полусна-полуяви. С одной стороны, организм стремился восстановить резерв, и мне жутко захотелось спать, с другой — слишком много негативных эмоций и напряжение последних дней сказались не самым лучшим образом на снах.
В какой-то момент рядом лег Флайдин, и я, наконец, крепко заснула. Открыла глаза уже следующим утром. Жутко хотелось есть, а еще помыться. Все тело чесалось, на голове, судя по ощущениям, образовался внушительный колтун. Я постаралась аккуратно отползти от мужа, чтобы хоть немного привести себя в порядок, но Флай проснулся.
— Как ты себя чувствуешь? — сразу спросил он.
— Неплохо, — осторожно ответила я.
— Как же ты меня напугала, — муж крепко обнял, и только тут я обнаружила, что на мне лишь блузка и нижнее бельё, — доктор сказал, что это не обморок, а сон. Есть хочешь?
— Очень.
— Я тебе вчера ужин оставил. Сейчас разогрею, — Флайдин потянулся, встал и занялся завтраком.
Наверное, не нужно говорить, что он был совершенно голый? Дурные эмоции, стылые остатки эманаций боли и смерти с поля боя, слабая головная боль — все это мгновенно отошло на второй план. Я замерла, глядя на широкую спину, мускулы, перекатывающиеся под гладкой кожей, на крепкие ягодицы и идеальные ноги.
— Вижу, тебе лучше? — обернулся Флай.
О да! Он почувствовал пристальное внимание и вспыхнувшее желание.
— Мне надо умыться, — пискнула я и сбежала в небольшой закуток, где располагались удобства и рукомойник.
Отражение в небольшом зеркальце не порадовало. Вот как он может так жарко смотреть? Так ярко вожделеть? Я же ужасно выгляжу.
Наверное, это и есть любовь. Не замечать недостатков друг друга, даже утром, когда ты всклокоченная и опухшая после слёз. Хотя мне не надо ничего не замечать, у Флая в принципе нет недостатков, да и утром он просыпается сразу красивый, только лохматый немного, но это даже мило.
Вот о чем я говорила? Пять минут, и завтрак готов и даже сервирован на маленьком столике. Как по заказу обилие морских продуктов для восстановления маны. Идеальный мужчина! Мечта!
— Давай, я помогу тебе расчесать волосы? — предложил муж.
Конечно, я не стала отказываться. А потом мы завтракали, купались в лохани, о которой заранее позаботился Флайдин, долго и обстоятельно целовались. Затем вытирались, делали друг другу массаж и занимались любовью.
Какие там откаты и депрессия? Муж не давал задуматься о чем-то плохом. Он не останавливался. После того, как на нас водопадом обрушивался очередной оргазм, кружил в водовороте эмоций, сладкими спазмами прокатывался по телу, и я выплывала из страстного тумана, Флай начинал все сначала. Его умелые руки, ласковые, а иногда требовательные губы, страстные, горячие чувства, его запах, сексуальный голос, идеальное тело сводили меня с ума. Снова.
В какой-то момент мне захотелось взять инициативу в свои руки, доставить мужу хотя бы часть того удовольствия, что он дарил мне, и Флай, почувствовав моё желание, подчинился. Он лег на спину, позволяя делать с ним все, что угодно. И я целовала, гладила, ласкала, упиваясь его острой реакцией, проваливаясь в его чувства, ощущая его удовольствие.
В этот раз все было чуть по-другому, Флайдин не просто желал, чтобы я разделила его эмоции, он дарил себя всего, целиком до последней частички души. И в ответ мне тоже безумно захотелось подарить ему всю себя, все, что во мне было: хорошее и плохое. Хотелось до дрожи, до исступления. Тонкая граница, что оставалась между нашими душами растворилась, тело пронзило ярким, всепоглощающим удовольствием, я потеряла себя, растворяясь в любимом, ощущая, как он растворяется во мне. Невероятно, невозможно, запредельно хорошо.
Мне казалось, что я, как легендарный феникс, сгорела в пламени, а потом воскресла. Возродилась другой, не такой, какой была раньше. Я лежала на груди мужа, слушая его частое сердцебиение. Приподняв голову, заглянула в глаза. Сейчас они сияли расплавленным золотом. Как он смотрел! С восхищением, удивлением, восторгом, будто я — богиня, которая вдруг снизошла до обычного смертного.
— Лада, — тихо выдохнул Флайдин, — моя…
Конечно, он тоже почувствовал моё безумное желание вручить себя ему.