Эльфы, топор и все остальное
Шрифт:
— Скоро?
Он кивнул.
— Думаю, часов через пять… Вот некстати…
Я пошевелил онемевшей рукой.
— Фалькорет выдержит? Или нам лучше кликнуть буксир и вернуться к берегам Мантиохии?
Он отмахнулся, будто речь шла о несущественной мелочи.
— Не беспокойтесь, монсер. Моя посудина выдерживала и не такое.
В его бороде расцвела улыбка.
Я ушел в каюту — к Виджи.
Валеска перехватила меня в коридорчике, который разделял наши каюты. Налетела, ухватила за грудки, прижалась полной грудью, жарко задышала в ухо.
— Ну что тебе, чертовка?
— Фатик, —
46
Если вы никогда не выносили блевотину своей женщины, впавшей в забытье от морской болезни, значит, вы никогда по-настоящему не любили. Или вам просто попалась женщина с крепким желудком. [27]
Шторм благоразумно обождал, пока старина Фатик переварит оглушительную новость Валески (наш разговор был коротким, но весьма бурным), он дождался также, пока мои эльфы придут в себя и перекусят, дождался наших с Виджи объятий и моего сбивчивого рассказа всему отряду об истинном лице шкипера — негромко, ибо наверху, у румпеля, стоял человек Буна.
27
Кроме шторма, в список я внес бы беременность или обычное отравление. Если любишь человека, ты любишь его целиком. И плевать, что этот человек — эльф.
Затем шторм решил больше не миндальничать и грянул. Он раскачал на море волну, от которой «Горгонид» хрустел каждой своей косточкой, а иногда издавал рыдающие звуки. Корабль бросало из стороны в сторону, частенько водяная гора давала крепкого пинка в корму, и тогда в щели плотно запертого окна каюты брызгала вода. Мои эльфы снова рухнули на койки: морская болезнь скрутила обоих, да так сильно, что они почти не могли шевелиться, лишь изредка приподнимались, чтобы выжать из своих желудков то, чего там давно уже не было.
Желчь эльфа (да, Гритт, не эльфа, а околоэльфа) выглядит точно так же, как желчь человека.
Я смотрел за Виджи, Крессинда сама вызвалась смотреть за Квинтариминиэлем. Трогательное единение гномов и эльфов, вы только представьте. Олник крутился у нее под ногами и, как всегда, мешал. На гномов совершенно не действует морская болезнь, если вы успели забыть.
Конечно, я не сделал запас продовольствия в Мантиохии. Я спросил у кока сухарей и питьевой воды, и получил то и другое. Воду налили из общей бочки, так что я мог быть уверен, что присные Буна не подсыпали туда снотворного порошка, если он у них был, разумеется. У шкипера я заполучил флягу пристойного бренди — за отдельную плату. Вот уж туда Бун ни за что не стал бы сыпать снотворное либо яд.
Безумная качка оставляла мой желудок спокойным, Скареди и Монго тоже держались на ногах. Худо было Имоен — она, как и эльфы, свернулась калачиком на откидной койке, но по крайней мере могла самостоятельно двигаться в случае, если ей требовалось опорожнить желудок. Альбо, которого я снова напоил до бесчувствия, дрых в трюме.
Мой гарем… А, яханный фонарь, не мой, а… Короче говоря, гарем, на мою беду вызволенный из плена Фаерано, в соседней каюте чувствовал себя местами хорошо, а местами — плохо. Кок, ругаясь, отдал в каюту девиц остатки корабельной посуды. Валеска, к счастью, не проболталась девушкам: у нее хватило ума сообщить тайну лишь мне, своему, гм, опекуну.
Сам я устал как собака, меня клонило в сон, раненое плечо ныло. Нужно промыть рану и поесть, и — теперь уж наверняка! — выпить. Черт с ней, с клятвой. Слишком много событий — пугающих и ужасных, случилось одновременно. И слишком много такого же рода событий ждало нас впереди, а спиртное — это та вещь, которая всегда подкрепит силы, пускай и на короткое время.
Я выставил Монго в коридор — в качестве часового. Военный совет проходил под стонущие вокализы принца и жалобные вздохи Виджи. Иногда она открывала глаза (под ними залегли темные круги) и, слепо шаря рукой, находила мои пальцы. Я сжимал ее тонкую холодную кисть, стараясь передать свое тепло, ибо ее колотил озноб. Укрытая двумя одеялами, она тряслась, как в самой скверной лихорадке, и я уже научился предугадывать момент, когда ее скрутит рвотный спазм.
— Значит, пират… — обронил Скареди, подвигав морщинистой шеей. Он присел под свечным фонарем, укрепленным на переборке около входа, поставил между ног меч — тот самый полуторник, что так подвел его в схватке с кверлингами, свесил с крестовины тяжелые, жилистые кисти.
— Так и есть, — сказал я. — Пират и работорговец. Оба бизнеса смердят, как дюжина тухлых крыс, но весьма доходны… Бун перевозил рабов на продажу из Дольмира в Мантиохию и обратно, часто выступая в качестве посредника. Валеска слышала, как он хвалился торговцу рабами, что набирает в Мантиохии проезжих, грабит их по пути, убивает ненужных, а в Дольмире продает на рынке знакомым торговцам крепких мужчин и красивых женщин. Нападать на дворян Мантиохии, что следуют в Дольмир по торговым делам, он, конечно, не решается, но мы-то ни разу не дворяне, мы проезжие, и он об этом знает. Если пропадем — кто нас хватится?
«Горгонид» получил удар в борт и дал заметный крен, но быстро выровнялся. Бун заревел что-то на палубе, кажется, о том, что ветер порвал штормовой парус.
— Нет занятий подлее, чем пиратство и работорговля! — гневно заявила Крессинда. — Недаром мы, Жрицы Рассудка…
Ее слова утонули в рокоте грома.
Монго, что слушал в коридоре, просунул голову в каюту. Его теперь уже навсегда перекошенное судорожной гримасой лицо было бледно.
— Н-но… м-мастер Ф-фатик… Где ув-веренность, что все так и есть, как рассказала Ва-валеска?
— Димеро Бун решил изнасиловать ее, когда вместе с другими рабами вез из Дольмира в Мантиохию.
— М-мразь!
— И я о том же. Она хорошо запомнила его облик и голос. И его имя. И имя его боцмана. Если бы не торговец рабами, который сопровождал Валеску, Бун вдоволь бы поглумился над ней. К счастью, торговцу удалось уговорить шкипера не портить… товар…
— Кошмарно! — воскликнула Крессинда. — У нас в Шляйфергарде, если женщина изнасилует мужчину, или мужчина — женщину… Что случается, конечно, реже, но…
Я поднес палец к губам, другой рукой велев Монго занять пост в коридоре.
— Она запомнила Буна. Я ей верю. Косвенным доказательством ее правоты служит и то, что Бун спешно нанял пятерку странных пассажиров, по всей видимости, опытных головорезов. Он нас опасается. Мы имеем зубы. И деньги — как он уже успел убедиться. Много денег. Деньги и рабы — что может быть слаще для подлого пирата?
Олник посмотрел на меня круглыми глазами.
— А… и меня в рабство? И… и Кри?