Эликсир и камень
Шрифт:
Протестантская религия сохранилась, но преимущественно в своих самых суровых, аскетических и нетерпимых формах. Герметизм все больше вытеснялся в подполье. Через год после начала войны Иоанн Валентин Андреа – предполагаемый автор третьего манифеста розенкрейцеров, «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца», – опубликовал свою последнюю известную работу. В этой книге, названной «Христианополис», Андреа изобразил идеальное общество, нечто вроде герметической утопии в волшебном городе, спроектированном в соответствии с законами герметической геометрии. Жизнь в этом обществе вращалась вокруг обучения – гуманитарным наукам, механике, медицине, архитектуре, живописи и особенно музыке. Вслед за Джоном Ди Андреа подчеркивал важность образования и развития класса мастеровых. Однако после «Христианополиса» Андреа перестал писать, направив свою энергию преимущественно на организацию сети «христианских союзов» [292] . В них можно усмотреть некоторые элементы масонских
292
See Yates, Tfee Rosicrucian Enlightenment, стр. 179-196.
Возможно, единственным магом Возрождения в семнадцатом веке – единственным, кто придерживался традиций индивидуальной работы Агриппы и Парацельса, был немец Якоб Беме (1575 – 1624). Беме родился в Силезии, был самоучкой и большую часть жизни проработал простым сапожником. Попытки организовать кружок мыслителей-единомышленников в своем родном городе Герлиц постоянно наталкивались на обвинения в ереси со стороны бескомпромиссного лютеранского пастора. В результате он почти ничего не опубликовал при жизни, а все самые главные его работы были изданы после смерти. Беме серьезно увлекся алхимией и, возможно, пошел дальше своих предшественников, рассматривая алхимию не как прикладную науку, а как символическую систему – каббалистическую психологическо-духовную методологию, предназначенную для того, чтобы привести человеческий разум к непосредственному постижению мистического. В то же самое время сам Беме был настоящим мистиком, пытавшимся соединить «чистую» традицию экстатического созерцания, как у Мейстера Экхарта, с более земными аспектами философии герметизма. Однако, несмотря на все поиски практического применения своих идей, Беме оставался в основном философом и наблюдателем. В настоящее время его считают больше мечтателем и мыслителем, чем практиком. Какими бы глубокими, блестящими и важными ни были его труды, его нельзя назвать настоящим «магом» – да и сам он поморщился бы, услышав такое определение в свой адрес. В конце семнадцатого века его учение вошло в моду среди некоторых групп английского общества, например в кругу Элиаса Ашмол а или у братьев Воэнов. Впоследствии он оказал заметное влияние на таких писателей, как Гете и Новалис, а также на философов Шеллинга, Гегеля и Шопенгауэра. Однако во времена Тридцатилетней войны и контрреформации его имя практически было предано забвению.
Беме умер задолго до окончания Тридцатилетней войны. Андреа пережил конфликт, но его главные труды были написаны либо до его начала, либо на самой первой его стадии. К концу семнадцатого столетия герметизм практически исчез из основного направления религиозной, политической и культурной жизни континента. Остались лишь разбросанные по разным странам фрагменты этого учения. Как отметила Фрэнсис Йейтс, следы его можно обнаружить в работах философа Готфрида Вильгельма фон Лейбница (1646-1716), который был советником курфюрста Ганноверского, а впоследствии английского короля Георга I, и учителем будущей королевы Каролины, жены Георга II. Профессор Йейтс приводит «настойчивые слухи», что Лейбниц являлся членом тайного общества розенкрейцеров [293] , которое, вполне возможно, было основано Джордано Бруно. По выражению Фрэнсис Йейтс, «образ розенкрейцера буквально лип к Лейбницу» [294] . И действительно, его философия пронизана герметизмом розенкрейцеровского толка. Однако среди современников Лейбниц был знаменит совсем другим. И совсем не это обеспечило ему прочное место в истории западной философии. Но и это место выглядит двусмысленным. Через несколько лет после смерти Лейбница его идеи стали предметом рационалистического исследования Вольтера и были беспощадно высмеяны в «Кандиде». В наше время Лейбниц больше известен по безжалостному и презрительному описанию французского писателя, чем благодаря своим собственным достижениям.
293
See Yates, цит. произведение, стр. 194.
294
Yates, The Art of Memory, стр. 372.
Герметизм, практически исчезнувший на континентальной части Европы, нашел своего рода убежище в Англии. По мере того как пламя Тридцатилетней войны охватывало Европу, многие герметики искали убежища в Англии, причем нередко с помощью «христианских союзов» Андреа. Среди наиболее известных немецких беглецов можно назвать таких сторонников розенкрейцеровских идей, как Самуэль Гартлиб из Пруссии, Ян Амос Коменский из Моравии (известный как Комениус) и Михаэль Майер, бывший лекарь сначала Якова I, а затем курфюрста Пфальцского Фридриха.
В Англии изгнанники из Германии нашли близких по духу людей, вместе с которыми основали «Невидимый колледж» [295] ,
295
Yates, The Rosicrucian Enlightenment, стр. 223-224.
Но, несмотря на преобладание пуританских взглядов, герметизм в стране выжил и оказал весьма заметное влияние на английскую культуру. В 1650 году появился английский перевод свода древних герметических текстов, а в 1657 году вышло его второе издание. В 1651 году на английском языке была издана «Оккультная философия» Агриппы, а двумя годами позже два манифеста розенкрейцеров. Философия герметизма распространялась людьми, связанными с первыми масонами – сэром Робертом Мореем и Элиасом Ашмолом. Она пропагандировалась «кембриджским платоником» Генри Мором, а затем такими известными – хотя и не похожими друг на друга личностями, – как У.Б. Йетс и К.Г. Юнг. Ее последователями были поэт Генри Воэн и его брат-близнец алхимик Томас. Достаточно сильно влияние герметизма ощущается в произведениях Джона Мильтона, который состоял в дружеских отношениях со многими английскими и зарубежными философами-герметиками, включая Самуэля Гартлиба. И действительно, в некоторых стихах Мильтона присутствует талисманная магия, характерная для Сидни и Спенсера.
Эти имена свидетельствуют о том, что герметизм все сильнее проникал в искусство и одновременно становился все более изолированным от основного направления общественной, религиозной, философской и, самое главное, научной мысли. Герметизм испытывал давление со стороны абсолютно нового мировоззрения, которое было в равной степени враждебно и церковному догматизму Собора в Тренте, и спартанской суровости и фанатизму протестантства. Это мировоззрение приняло форму скептического рационализма и научного материализма. По иронии судьбы новые взгляды ведут свое происхождение от герметизма. Другими словами, неблагодарное дитя отреклось от своего родителя и отказалось признавать его. Наука и техника, вышедшие из магии и древнего герметизма, теперь заявили о своей независимости и автономности, стараясь освободиться от прежнего контекста и в качестве отдельных фрагментов жить по собственным законам. Результатом этого процесса стала фрагментация реальности, сохранившаяся и по сей День.
Ключевой фигурой этого процесса был сэр Фрэнсис Бэкон барон Верулэм и виконт Сент-Олбенс(1561 – 1626). Отец Бэкона был государственным чиновником в правительстве Елизаветы I, а его мать приходилась тетей Уильяму Сесилу, лорду Берлц. Сам Бэкон принадлежал к кружку графа Эссекса. В 1613 году, во времена правления Якова I, он был назначен генеральным атторнеем Англии, а в 1618 году лордом-канцлером. В 1621 году он на короткое время был заключен в тюрьму по обвинению во взяточничестве и коррупции.
В основе идей Бэкона лежал герметизм, и во многих отношениях его ориентация оставалась герметической. Так, например, он был ревностным поклонником науки и мечтал о том, чтобы собрать энциклопедию всех знаний. Некоторые утверждения Бэкона перекликаются со взглядами Агриппы, а в отдельных его работах можно обнаружить идеи, близкие к розенкрейцерству. Его аллегорическая утопия «Новая Атлантида», опубликованная посмертно в 1627 году, отражает влияние «Христианополиса» Андреа. В книге описывается идеальное общество, существующее на острове в Тихом океане и управляемое орденом ученых под названием «Общество Дома Соломона». Эти избранные носят на голове белые тюрбаны с красным крестом. Законы, по которым живет это общество, аналогичны тем, которые провозглашали розенкрейцеры в своих манифестах.
Однако во многих других аспектах Бэкон расходится с герметизмом. Основываясь на герметических традициях, он подчеркнуто отрекается от всего, что считает крайним и вредным их проявлением. Он сознательно дистанцируется от привычных представлений магов Возрождения. Бэкон критикует магию и алхимию в целом и Парацельса в частности. Он осуждает «магов-математиков и их мистические диаграммы» – прозрачный намек на Джона Ди [296] . Вместо герметической взаимосвязи и гармонии человека и природы Бэкон подчеркивает потребность человека в подчинении себе природы, что предполагает изначальную порочность природы, ее внутреннюю «греховность», а значит, необходимость в ее укрощении. Неудивительно, что такой подход был с готовностью воспринят набиравшим силу английским пуританством.
296
Yates, ideas and Ideals in the North European Renaissance, стр. 64.