Элирис. Книга 1. Должник
Шрифт:
Теперь же передо мной предстало помещение, почти полностью погруженное во тьму, рассеиваемое лишь парой лучиков дневного света из-за плотно зашторенного окна, да странным небольшим светильником, стоящим на тумбе, возле вазы с давно высохшими и мертвыми цветами, которые почему-то так и не убрали.
—Не дает.
– словно прочитав мои мысли шепнула на ухо выскальзывающая из палаты медсестра. —Мы предлагали убрать букет, но она кричит и ругается, запрещает убирать. Вы ее погромче позовите.
Мать не обратила на меня внимания. Сильно исхудавшая, она лежала, закутанная в больничный белый пододеяльник с головой, повернутой прямо к странному светильнику.
Хоть мама выглядела и довольно изможденной, но за ней явно хорошо ухаживают, лицо ее весьма опрятно, а на губах блуждает легкая улыбка.
—Мама, привет.
– вновь окликнул я, уже громче. —Это я, Семен. Как ты тут?
—Что?.. А?.. А, Семен. Здравствуй!
Она обернулась ко мне, и усталое лицо озарилось искренней радостью. Впрочем, довольно скупой - мама никогда не была щедра на проявление чувств, но я давно привык к этому и научился читать их по обрывкам мимики и жестов.
—Да, Надежда говорила, что ты приедешь обсудить мое лечение. Ты выглядишь усталым.
—Надежда?.. А, медсестра.
– вспомнил я мельком увиденный бейджик на груди вышедшей девушки. —Да, мне с утра позвонили, рассказали о твоем состоянии, попросили приехать. Я просто не выспался, ранний звонок разбудил. Ничего такого. Лучше о себе расскажи.
Начинать встречу с удивительных историй о моем реальном самочувствии, смахивающем на сумасшествие, точно не стоит. Да и в целом я сомневался, что вообще нужно об этом упоминать. Лучше уж потом отдельно пообщаюсь со специалистами, раз уж я здесь.
—Я очень устала, Семен. До вчерашнего дня мне просто было тут очень скучно, так что я развлекала себя чтением. А со вчерашнего дня почти все время я… Словно нахожусь не здесь, где-то в другом месте. И мне там всегда плохо.
—В каком смысле «находишься в другом месте»? Кошмары снятся?
Голос матери звучал действительно очень устало, а от того несколько отстраненно. Я приблизился к ней и внимательней рассмотрел стоящий на тумбе маленький светильник. Странный он. Хрустальный шарик, словно в глубине которого мерцает малиново-красный свет, переливающийся всполохами и бросающий на все в палате зыбкие дрожащие тени. Красным было озарено и мамино лицо, от этого казавшееся зловещим. Глаза прятались в тенях, улыбка, которая должна бы быть приветственной, выглядела в этих тенях блуждающей, искажающей нижнюю половину лица.
Мама задумалась над ответом и, в ожидании, я подошел поближе. По началу, войдя в палату, я не ощутил никаких исходящих от матери эмоций, или запахов - и уж было обрадовался прошедшему помешательству. Но теперь я, видимо, перешел некую незримую черту. И я почувствовал.
Словно сквозняки тихо, на краю слышимости, засвистели по палате. Мгновение спустя я понял, что этот легкий ветерок дует куда-то в сторону матери, к ее груди. Меня и самого будто тянуло… куда-то, но совсем слабо, еле ощутимо. Нос наполнил слабый, также еле различимый, запах чего-то сухого, застойного… Я не знаю, как ощущается запах тлена, но готов поклясться, что ощутил именно его. Словно передо мной лежит старая мумия.
И эти тени… Я моргнул. Показалось вдруг, что это не тени и складки морщин, а непроглядно черные дыры и трещины в лице, шее, груди, на руках и плечах. Что именно в них что-то отсюда незримо утекает. Я вздрогнул и дотронулся до черного пятна на мамином виске. Нет, просто тень. Как только я сделал
—Я бы не назвала это кошмарами. Я будто… Представь, что ты стоишь перед дверью. С одной ее стороны - вот эта палата. А затем, открыв дверь и пройдя в соседнюю комнату, ты оказываешься в совершенно другом месте, при этом сам ты точно не уснул, место тебе не мерещится. Будто другая комната, повторюсь. Похоже на погружение в виртуал, только без капсул и прочих штук. Это трудно объяснить. И вот, я, не вставая с этой дурацкой койки, словно проваливаюсь в дверь. Миг - и я, совершенно точно бодрствующая, уже в другом месте. А доктора говорят, что по записям камер мое тело просто обмякает, я засыпаю, а потом начинаю бредить и метаться во сне.
Говорила она неторопливо, повернув лицо влево, к красному светильнику, следя зрачками за всполохами в глубине хрустального шара. Похоже, лекарства и общее состояние так действуют - мама, которую я знаю, протараторила бы всю эту тираду за пару десятков секунд. Теперь же, спустя пару минут размеренного изложения, повисла какая-то гнетущая тишина.
—А что это за место, в котором ты, ну, оказываешься?
– мягко спросил я. Мама никогда не жаловалась на жизнь и не унывала даже получив убийственный диагноз, не отчаивалась. Сегодня я впервые услышал, что ей где-то очень плохо.
—Это странное место. И страшное. Я падаю посреди темноты в груду чавкающей плоти. Все вокруг пульсирует, руки упираются в мягкую и теплую поверхность. Сначала я нервничала - ты знаешь, я не люблю всякое такое, слишком… природное, слишком живое. Но спустя пару недель привыкла и, какое-то время поплюхавшись в этом мясном месиве просто стала вставать и куда-нибудь идти. А…
—Погоди. Какие еще пару недель? У тебя же только-только стало это наблюдаться? Эти… провалы.
—Наверное. На самом деле про «вчера» мне сообщили врачи и календарь в телефоне. Во время этих провалов время идет иначе. Я не знаю, как, про недели это тоже додумки. Но я провела очень много времени там и совсем мало… здесь. И вообще, не нужно меня перебивать. Ты же знаешь, я говорю то, что нужно и тогда, когда нужно.
—Да, прости. Продолжай, пожалуйста.
Старая история. У нас в семье и среди знакомых все очень нервно относятся к перебиванию. Я, в общем-то, тоже. Но особенно маниакально за этой стороной этикета всегда следила мать. Когда я капризничал в детстве - я доводил ее до белого каления просто вставляя по слову на каждую ее фразу. Но это все давно в прошлом - у каждого свои тараканы в голове, и у мамы, учитывая все, что она мне дала, эти тараканы абсолютно безобидны.
—Хорошо.
– продолжала она. —Так вот, я куда-то бегу, вокруг стоит отвратительная вонь, темно, ничего не видно. А затем раз - и все меняется. Будто прорывается пелена - темнота и хлюпанье сменяется на голые белые равнины без единой травинки, уходящие во все стороны без конца, над головой черное небо, воздух светится. Иногда я вижу, как кто-то идет вдалеке, бегу следом, но не могу догнать. Или, бывает, что из тьмы выпадаю в… океан. В бескрайнее море крови. Соленой, горячей и такой густой, что утонуть не можешь, но и плыть некуда, и силы почти сразу уходят. А иногда - вырываюсь в… плоскость. Я будто теряю трехмерность, становлюсь собственной тенью, идущей вдоль бесконечной красной стены. Черное на красном. Вот тут я часто вижу другие тени. Но ничего от них не слышу и ничего не могу сказать. Тени же не разговаривают…