Элирис. Книга 1. Должник
Шрифт:
О, как мне тогда понравился этот фильм - это ведь буквально про нас, хилых интеллектуалов, которых всякое быдло унижает, но на стороне которых правда и будущее, где тупая обезьянья сила уже совсем не в цене, а потому победа обязательно будет за нами. Мы ведь не такие, как они, мы мыслим оригинально, творчески. Сколько раз эта идея подтверждалась в играх, когда я, за счет знаний и находчивости, уделывал кратно превосходящего противника, желающего действовать только в лоб, грубой силой.
Но теперь, лежа в луже грязи и текущей из носа крови, придавленный к кривому полу убогой халупы, почти не чувствующий конечностей
—Не… на…
—Ля, оно еще чето там бухтит. Чего-чего, Сема? Не слышим!
– хохотнул Виктор Олегович.
—Не… Нена… Ненавижу. Ненавижу вас!
Крикнул я, резко вскинувшись на локтях, отталкиваясь от земли.
Попытавшись вскинуться. Увы, «второе дыхание» у людей в отчаянии открывается только в кино. Я задергался, чуть приподнялся - и тут же получил болезненный пинок в бок, поваливший меня обратно в грязь.
—Сема-Сема. Пора уже перестать смотреть детские мультики и понять, что в реальной жизни решают две вещи. Сила и связи. Вот, связи твоей мамаши помогли тебе получить эту капсулу. Без них ты давно бы очень удобно разошелся по частям в тела уважаемых и богатых граждан. Мы пробили, органы у тебя ничего, группа крови популярная. А теперь ты бычишь на тех, по чьей воле все еще жив. Смирись, пацан. Ждем бабки, короче. Скоро увидимся.
—С… Стойте.
– я сам уже не понимал, что несу, сознание еле держалось в теле. Но они остановились, вновь повернувшись ко мне.
Сила… Связи. О, если бы только был кто-то, кто мог бы помочь мне!
Уже мало что соображая, я просто стал детально представлять все происходящее, попытался прочувствовать всю творящуюся несправедливость - и, пожалуй, впервые в жизни, молился. Черт, да я даже не знал, кому. Кому-нибудь, кто карает всяких выродков…
В глазах стало темнеть… Да нет, постойте. Это в комнате еще сильней стемнело! Коллекторы встрепенулись и заозирались, тоже не понимая, куда делся свет.
Если бы я мог еще шевелить руками, я потер бы себе глаза - ибо произошедшее дальше явно походило на обман зрения.
Из заполнившей комнату темнот… соткалась? Сплелась? Появилась непроглядно черная линия, рассекшая комнату от пола до потолка. Воздух загудел, а затем, с громким хлопком, похожим на локальный раскат грома, из черноты в комнату словно выплюнуло рослую человеческую фигуру.
—Слышь… Че за…
Надо отдать браткам должное. Попятившись в изумлении к двери, они не забыли выхватить с поясов прятавшиеся под одеждой пистолеты. Нацелив четыре ствола на силуэт, он наперебой стали гомонить, не повышая, однако, голоса.
—Ты кто такой?!
—Че за [цензура]?!
—Сема, че это, н-на?!
—[цензура] [цензура]!!!
—Молчать.
– раздался из черного силуэта голос… Мужской, но надтреснутый и какой-то почти беззвучный. —Ялен ше, ялен хел, тет-сат. Умрите.
То, что случилось дальше, затем еще долго снилось мне. Не скажу, что в кошмарах - но часто.
Четыре опешивших мужика, дернувших стволами при слове «умрите»… Просто умерли. Они молча, с глухим стуком тел, повалились на пол, а затем начали
Так или иначе, в считанные секунды четыре здоровых и очень опасный мужика превратились в четыре трупа, четыре мумии, четыре обтянутых черной кожей костяка, четыре выбеленных скелета с обрывками мышц и волос, четыре кучки поколотых костей и, наконец, в четыре горки черно-серого праха.
И только пистолеты и другие металлические части, со звоном попадавшие на пол из мгновенно сгнившей до состояния пыли одежды, давали понять, что только что эта грязь была людьми.
Тьма в комнате рассеялась, вернулся ее обычный сумрак, разгоняемый светом настольной лампы. Фигура, оказавшаяся вовсе и не черной, а просто одетой в старый длинный плащ, повернулась ко мне, откинув капюшон.
Кое-как приподнявшись на ноющих локтях и повернув не желающую вертеться шею, я сумел разглядеть его. Высокий - ростом метра под два, он смог бы дотянуться до потолка комнаты, особо не стараясь. Закутан в длинную мантию. Когда-то, судя по всему, она была зеленой, но теперь всю ее покрывали проплешины, опалины, кое-где виднелись заплаты, уже сами ставшие старыми, прожженные отверстия. Волосы - длинные, совершенно седые, худое бледное лицо, покрытое смесью прямые морщин и кривых шрамов, впалые щеки подчеркивают острые скулы. И лишь огромные, нечеловечески ясные глаза насыщенно-зеленого цвета пылают жизнью и… я не мог понять чем. Какой-то затаенной грустью. Только теперь я вдруг осознал, что вообще не чувствую эмоций этого человека. Никаких - будто и нет моего наваждения. Хотя, из соседних комнат я до сих пор все ощущаю. А от него - ничего.
—Что так смотришь, хел Семэн? Не можешь ничего отразить? Не удивляйся. Ты звал меня - и я пришел. Благодарю тебя. Отца давно занимало то, что происходит в этой области материи.
—Отца?.. Кто ты?..
—Мое имя - Маарикт, хел. Четвертый сын Сарексаша, тебе известного. Лучше поспи - а я пока разберусь с твоим телом. За прошедшие века я совсем разучился лечить. Айш варэ найте-ннит…
Я вдруг понял, что зеленый цвет мантии кажется мне очень знакомым… И сознание окончательно оставило меня.
Эпилог
Диомед в очередной раз подтянул тело руками, вылезая из капсулы. Что ж, хоть в Элирисе у них все отлично, вышло очень удачно обустроиться у циклопов.
О реальности того же не скажешь. Кругом проблемы. Активизировались банды Энергетов, пропало без вести несколько надежных людей, в том числе публицистов и пропагандистов… Даже отчет о последних событиях сейчас лежал на полу у его капсулы. В конспиративной квартире никого не было - сейчас все зашиваются от навалившихся дел.
Дотащив себя до инвалидного кресла, Диомед поднял отчет и сразу, не завтракая, погрузился в чтение. Так, вербовки… Новые контакты, какие-то кружки в провинции…
Так, это все понятно, это понятно. Да уж, дел, конечно, невпроворот, но и опыта у них уже накопилось достаточно. Никто уже не называет друг друга по именам, уже выделен слой профессиональных организаторов, фактически не существующих для государства, налажен контакт с заграницей. Дело спорится. «Красный май», случившийся несколько лет назад и затмивший своей трагичностью май шестьдесят восьмого, многому их научил.