Элисса
Шрифт:
Шадид сделал знак, чтобы она замолчала, и сказал Азиэлю:
— Мы просим тебя подумать немного, прежде чем предадим смерти ту, чей единственный грех состоит в том, что, будучи верховной жрицей нашей религии, она избрала своим супругом, земным представителем Эла, иноверца. Из сострадания к ее судьбе мы даем тебе время подумать.
Воспользовавшись этим коротким перерывом, Сакон бросился вперед и, обвив руками колени Азиэля, в безграничном отчаянии умолял его спасти его единственное дитя от столь страшной судьбы.
Если принц откажется спасти ее из-за своих религиозных убеждений, провозгласил Сакон, он просто жалкий подлец и трус, обреченный на вечное презрение всех живущих. Только любовь к нему, принцу, и понудила ее нарушить закон, совершив преступление, караемое смертной казнью, и хотя его предупредили об угрожающей ей опасности, он как человек безнадежно испорченный, безрассудно пренебрег этими предостережениями. Неужели же он отречется от нее?..
Однако Иссахар не дал ему договорить, он обратился к своему воспитаннику с обжигающими, точно пламя, словами:
— Не слушай этого человека, Азиэль. Он пользуется твоей слабостью, дабы погубить твою душу. Неужели ради спасения одной женщины, чье миловидное личико навлекло столько горя на всех нас, ты отринешь Господа своего, станешь рабом Баала и Ашторет? Пусть поразит ее смерть, если этого требует судьба, но сохрани свое сердце в беспорочности; не то отринутый тобой Яхве тотчас же отмстит и тебе и ей. Я предостерегал тебя с самого начала, но ты отвращал от моих слов слух свой. Предупреждаю в последний раз, Азиэль, внемли моему посланию, иначе тебе горе! Великое горе! — И, воздев руки к небесам, пророк начал громко молиться, чтобы Азиэль устоял перед этим тяжким испытанием.
Тем временем подошел Метем.
— Принц, — сказал он тихим голосом, — вы знаете, человек я не слишком чувствительный; в этом мире так много молодых девиц, что мне все равно, станет ли одной из них меньше или нет, а у этой хватило дерзости три дня назад угрожать мне смертью. И все же я не могу допустить, чтобы она погибла так ужасно. Не слушайте завываний этого старого фанатика, принц; ведь именно из-за вас госпожа оказалась в этом безвыходном положении; поступите же, как подобает истинному мужчине. Я могу понять твердость ваших религиозных убеждений, могу понять, сколь дорожите вы своей душой, и все же я спрашиваю: неужели вы обречете на смерть прекрасную женщину, которая пожертвовала ради вас всем, чем она обладает? — и вздрогнув, он кивком головы показал на зияющую рядом пропасть.
— Неужели нет никакого другого выхода? — спросил Азиэль.
— Клянусь, никакого другого. Никто не хочет ее смерти, кроме этой дикой кошки Месы, которая метит на ее место, но уж если устроено открытое судилище, обратного хода нет. Ни золотом, ни мольбами нельзя воспрепятствовать осуществлению закона, одного из немногих, подлежащих беспрекословному исполнению. А тут еще горожане, полуспятившие от страха перед Итобалом, убеждены, что его неисполнение повлечет неминуемую кару богов. Может быть, мы и придумали бы что-нибудь, но, честно сказать, никому даже в голову не пришло, что вы откажетесь принести такую пустячную жертву ради любимой, как вы клянетесь, женщины.
— Ничего себе, пустячная жертва!
— Да, принц, пустячная жертва. Вспомните, что воскурение фимиама — чисто ритуальный обычай, который вы совершаете лишь по принуждению. Впоследствии, когда вы оба бежите из этого города, вы сможете замолить этот грех, искупить его покаянием. Если ваш Господь может разгневаться на вас за то, что вы сожжете щепоть фимиама, чтобы спасти женщину, которая пожертвовала ради вас очень многим, — такой бог не достоин поклонения, по мне, так уж лучше Баал.
Азиэль посмотрел на жреца с золотой чашей. Все это время Элисса молчала, но тут она выступила вперед и тихим, убедительным голосом сказала:
— Принц Азиэль, я объявила вас своим супругом, чтобы спасти вам жизнь, но во имя всего святого заклинаю: не делайте того, что от вас требуют, чтобы спасти мою, не столь уж и ценную, жизнь, вряд ли заслуживающую спасения. Ведь вы иудей, принц Азиэль, и это жертвоприношение, пусть на вид и ничтожное, — величайший грех; вы не должны, не имеете права совершать его ради женщины, которая, на вашу же беду, полюбила вас. Внемлите же мудрому совету Иссахара и моей смиренной мольбе. Отбросьте все колебания и позвольте мне умереть, ведь мы расстанемся лишь на время, я буду ждать вас у Врат Смерти, принц Азиэль.
То ли терпение шадида к этому времени истощилось, то ли он решил подвергнуть Азиэля более жестокому испытанию, но он громко приказал:
— Пусть будет так, как она желает.
Четыре жреца схватили Элиссу за руки и ноги, отнесли к краю пропасти и стали раскачивать; ее длинные волосы свисали вниз, в бездну, багровое пламя заката озаряло запрокинутое, смертельно-бледное лицо. На какой-то миг жрецы остановились, ожидая дальнейших приказаний. Шадид поднял руку, прежде чем дать окончательный сигнал.
— Извольте сказать, принц Азиэль, обрекаете ли вы эту женщину на смерть или она останется жить, решайте быстрее, ибо рука у меня устает, и когда я опущу жезл, вы уже лишитесь выбора.
Все глаза обратились на жезл, тишину нарушали только горестные крики Сакона. Метем в отчаянии ломал руки, и даже Иссахар прикрыл глаза краем капюшона, чтобы не видеть этого жуткого зрелища. Жрец с умоляющим видом протянул Азиэлю чашу с фимиамом.
Каждое проходящее мгновение казалось принцу целой вечностью. Его сердце разрывалось надвое между чувством долга и любовью и состраданием. Он не отрывал глаз от искаженного лица обреченной женщины, и в тот миг, когда жезл стал клониться вниз, любовь и сострадание восторжествовали.
«Да простит меня Господь за отступничество!» — произнес он про себя и вслух добавил: — Я совершу жертвоприношение. — Взяв несколько зернышек фимиама, он бросил их в огонь, пылающий на алтаре, и машинально, не вдумываясь в смысл слов, повторил вслед за шадидом:
— Принося эту дань почитания, предаюсь вам душой, Эл и Баалтис, единственные истинные божества…
Отзвучал и смолк голос Азиэля, в безветренном воздухе заклубилась, поднимаясь ввысь, струя густого Дыма. Азиэль смотрел на этот дым, и ему казалось, будто он видит перед собой Ангела Мести с пламенеющим в руке мечом, который гонит его, оскверненного вероотступничеством, прочь, как некогда наши прародители были изгнаны из сияющих врат рая. А вокруг, в разгоревшемся пылании заката, пожирая его широко Раскрытыми глазами, стояли злобные нелюди. Это демоны, обагренные человеческой кровью, думал принц демоны, восставшие из преисподней, чтобы быть вечными свидетелями его отступничества, которому нет и не может быть прощения!