Элисса
Шрифт:
— Он может потерпеть поражение, Метем, ибо горожане будут биться за свою жизнь, к тому же с нами принц Азиэль, опытный военачальник; он тоже будет участвовать в сражениях, если поправится…
— Не тревожься, Элисса, еще два дня, и я буду достаточно силен, чтобы сражаться не на жизнь, а на смерть.
— Во всяком случае, — продолжала Элисса, — с помощью моего плана мы можем выиграть время, а кто знает, как повернется судьба. Как бы то ни было, бегство для меня невозможно, и лучшего плана у меня нет.
— И у меня тоже, — сказал Метем, — ибо в конце концов и самая хитрая лиса возвращается к своему прежнему следу. Один я могу бежать из этого
Наилучшим для нас выходом была бы победа над Итобалом; в общем ликовании мы могли бы незаметно бежать из Зимбое и присоединиться к нашим слугам, ждущим нас в обусловленном тайном месте, за первой грядой холмов. Если же одолеть его не удастся, что ж, мы отбудем немного раньше, чем предполагали, чтобы узнать, кто же распоряжается людскими судьбами и в самом ли деле солнце и луна — колесницы Эла и Баалтис… Принц, вы совсем бледны…
— Ничего страшного, — сказал Азиэль, — принесите мне воды, у меня все еще жар.
Метем пошел за водой, а Элисса опустилась на колени возле ложа и пожала руку своего возлюбленного.
— Я не смею здесь дольше оставаться, — прошептала она. — О, Азиэль, я не знаю, как и когда мы встретимся вновь, но на душе у меня очень тягостно; я чувствую, увы, что мой конец приближается. Я причинила тебе много горя, Азиэль, хотя себе еще больше, — и я ничего не дала тебе взамен, кроме самого заурядного из всего, что может быть на свете, — женской любви.
— Самого прекрасного из всего, что может быть на свете, — поправил он, — и я счастлив, что получил этот дар.
— Да, но ты заплатил за него слишком дорого, — ведь я-то хорошо знаю, чего тебе стоило возложить фимиам на алтарь, — и я молюсь твоему Богу, который отныне и мой Бог, чтобы твой грех пал на мою голову, а тебе было даровано полное прощение. Азиэль, женщина я или дух, пока во мне сохраняются Жизнь и память, я твоя: только твоя; я оставляю тебя, чистая душой и телом, и если нам суждено встретиться в этом или ином мире, я возвращусь к тебе такая же чистая и верная, как и сейчас. Я рада, что жила, ибо знала в этой жизни тебя и ты поклялся, что любишь меня. Я была бы рада и жить вновь, если ты будешь рядом и будешь клясться в любви; если же мне отказано в этом счастье, я хочу спать вечным сном, ибо жизнь без тебя для меня хуже ада. Но ты слабеешь, и я должна уйти. Прощай же; живой или мертвый, не забывай меня; поклянись, что не забудешь.
— Клянусь, — тихо ответил он, — пусть же, по воле Неба, я умру за тебя, а не ты за меня.
— Я молюсь об обратном, — шепнула она, наклонилась и поцеловала его в лоб, ибо он был слишком слаб, чтобы протянуть ей свои губы.
И она ушла.
Глава XV
Элисса укрывается в священной погребальной пещере
Через два часа в вечернем свете можно было видеть процессию жриц, медленно восходящую к священной пещере по узкой, высеченной в скалах тропе. Впереди процессии, в черном покрывале поверх расшитого платья, шла Элисса с потупленными глазами и распущенными в знак скорби волосами, за ней следовали Меса и другие жрицы, они несли алебастровые чаши с едой и вином для усопших, вазы с благовониями и масляные плошки. Замыкали шествие плакальщицы; они пели заунывное песнопение и время от времени в притворном горе разражались громким плачем. Впрочем, их горе было лишь отчасти притворным: с горной тропы они хорошо видели передовые посты армии Итобала на равнине и с содроганием замечали бесчисленные тысячи копий, поблескивающих в ущельях окрестных холмов. В этот день они оплакивали не покойную госпожу Баалтис — их угнетало предчувствие гибели, нависшей над ними самими и над их золотым городом.
— Да падет на нее проклятие всех богов! — прошептала одна из жриц, сгибаясь под тяжестью приношений. — Из-за какой-то смазливой гордячки мы все должны погибнуть от копий либо стать женами дикарей. — И она показала подбородком на Элиссу, которая шла впереди, поглощенная своими мыслями.
— Потерпи, — ответила ей Меса. — Ты знаешь наш план: сегодня ночью эта гордячка, эта лживая жрица будет спать в лагере Итобала.
— Надеюсь, это утихомирит его, — сказала женщина, — и он оставит нас в покое.
— Все надеются, что так оно и будет, — со смешком отозвалась Меса, — хотя и странно, что царь предпочитает круглоглазую, худоногую девицу, любящую его соперника, богатой добыче и славе. Что ж, возблагодарим богов, что они сотворили мужчин такими глупцами и одарили нас, женщин, умом, дабы мы могли пользоваться их неразумием. Если он хочет, пусть забирает ее, невелика потеря для всех нас.
— Ну, для тебя-то только выигрыш, — сказала женщина. — Ты будешь увенчана короной Баалтис. Но я тебе не завидую. Что до дочери Сакона, то она будет принадлежать Итобалу, даже если мне придется разрезать ее на куски.
— Нет, нет, сестра, так мы не уславливались; помни, что она должна быть передана ему без единой ссадины или царапины; иначе наше святотатство окажется напрасным. Помолчи, мы уже подошли к пещере.
Достигнув площадки перед решетчатыми воротами, процессия перестроилась в полукруг. Они стояли спиной к пропасти, которая отвесно поднималась на добрых шестьдесят футов над равниной, по которой вдоль самого подножья утеса бежала дорога, где проходили торговые караваны на своем пути от моря и обратно. После того как пропели гимн, призывающий благословение богов на покойную верховную жрицу, Элисса, в своей роли нынешней госпожи Баалтис, отперла бронзовые ворота золотым ключом, что висел у нее на поясе, и жрицы втолкнули принесенные ими дары в пещеру, ибо им было строго запрещено переступать ее порог. Склонив голову и сложив на груди руки, Элисса вошла в пещеру, заперла за собой ворота, взяла две чаши и исчезла с ними в ее сумрачной глубине.
— Почему она заперла ворота? — спросила жрица у Месы. — Обычно так не делают.
— Такая у нее, видимо, причуда, — резко ответила Меса.
Она также не могла понять, зачем Элисса заперла ворота.
Прошел час, Элисса все не возвращалась, и ее недоумение сменилось страхом и сомнением.
— Позовите госпожу Баалтис, — сказала она, — ее молитвы что-то затянулись. Уж не случилось ли с ней какой-нибудь беды?
Приложив губы к решетчатым воротам, жрицы стали звать госпожу Баалтис, и немного погодя перед ними, со светильней в руке, предстала Элисса.