Элитный снайпер. Путешествие в один конец
Шрифт:
Он заряжал второй магазин, когда заметил женщину, притаившуюся за водительским сиденьем во второй машине. Он выстрелил в нее через пассажирскую дверь, и она упала на сиденье. Осталось убить четырех боевиков, сидевших в первой и во второй машинах. Они отчаянно палили по руинам по ту сторону дороги, но так и не смогли определить, откуда стреляет Гил.
Пули свистели, отскакивая от каменных стен, оставляя за собой маленькие облака пыли.
Гил стрелял уже тридцать секунд. Еще через тридцать все цели будут уничтожены.
Он открыл огонь по крылу автомобиля и сбил боевика с ног. Второй боевик пришел на помощь и протянул свою руку, чтобы схватить раненого за запястье. Гил выстрелил в локоть второго боевика. Оставшиеся двое стали спешно отступать к мосту, прячась за внедорожниками. Гил подстрелил одного через вторую машину, совершенно случайно попав в голову. Это напугало второго боевика, и он бросился напрямик.
— Не старайся удрать, приятель. Умрешь уставшим, — пробормотал Гил и выстрелил ему между лопаток. С перебитым позвоночником тот упал лицом вниз.
Не было нужды проверять, мертв ли Аль-Назари — Гил прострелил ему голову, — но в машине могла оказаться важная информация.
— Тайфун Главный, это Тайфун Малый. Вы отслеживаете мое движение?
— Так точно, Малый.
— Главный, докладываю, все цели уничтожены. Повторяю. Все цели уничтожены. Подтверждаю, главная цель убита в бою. Прием.
— Вас понял, Малый.
— Будьте наготове, Главный. Двигаюсь в сторону убитых. Проверю, есть ли информация. Прием.
— Вас понял, Малый. Будем наготове.
Гил осторожно вышел из укрытия и, готовый выстрелить в любой момент, направился к машинам. Он торопливо прошел сто метров и, остановившись у первой машины, стал осторожно оглядываться. Мужчина без руки сидел у колеса, баюкая на коленях голову своего мертвого соотечественника. Оба медленно истекали кровью, их глаза были закрыты в мирной молитве.
Гилу не хотелось убивать кого-то во время молитвы: через какое-то время все равно сами умрут от кровопотери. Но Гил все же вытащил пистолет и выстрелил каждому из них в голову.
Как только отгремело эхо второго выстрела, Гил уловил настораживающие звуки: с другой стороны кто-то звонил по телефону. Он обернулся и увидел у первой машины женщину. Все еще живая, она лежала у пассажирской двери, пуля попала ей между лопаток. Женщина была поразительной красоты, даже в одежде, забрызганной кровью и мозгами Аль-Назари. Было видно, что она беременна и мучается от боли.
На мгновение у Гила засосало под ложечкой.
— Какой месяц? — спросил он, даже не задумываясь, поймет его женщина или нет.
— Восьмой, — проговорила она, задыхаясь от боли. — Тебя будут ждать в аду, если…если мой ребенок умрет.
— Наверное, так и будет, — пробормотал он, присев на корточки и выхватывая телефон из ее рук. — Кому ты звонила?
— Своему отцу. Он и его люди едут за мной. Сохрани мне жизнь, и ты спасешься. Это твой единственный шанс…беги и молись, чтобы я отговорила преследовать тебя.
У Гила было несколько секунд, чтобы спланировать действия. Что касается приказа, то в нем было четко обозначено: убить женщину, убежать до темноты и сесть в вертолет. Но его просто надули. Лерер был в курсе, что Нушин Шеркат была беременна, и предпочел умолчать об этой мелочи, чтобы Гилу не пришлось договариваться с совестью. Такое поведение ставило под угрозу всю операцию и было даже хуже преднамеренного бесстыдного убийства беременной женщины. Может, она специально бы открыла дверь, чтобы был виден ее живот, и у Гила дрогнула бы рука. А рука бы дрогнула, если бы он увидел в прицел то, чего не ожидал; волноваться для снайпера настолько же губительно, как спешить или перестараться. Лерер об этом знал, и в его обязанности входило снабдить свою команду всей доступной значимой и актуальной информацией о людях, которых следует уничтожить.
Гил чувствовал: закипающая ненависть требовала выхода. Сейчас принимает решения он, поэтому к черту Лерера. Пусть стреляет в женщину сам, если он такой бесстрашный.
Он осторожно просунул руки, чтобы поднять ее.
— Вы идете со мной.
— Нет! — Она высвободилась из его рук, и он, покачнувшись на корточках, уставился на нее.
— Послушай, женщина. Или я беру тебя с собой, по крайней мере попытаюсь взять, или я тебя убью. Я не вправе оставлять свидетелей, чтобы меня засекли. Поняла?
Она пристально посмотрела на него, понимая, что вполне логично, что иранское правительство не будет искать американский след в этом деле. Пока Гил не подошел к пассажирской двери, она даже верила, что их обстреляли такие же бандиты, как ее отец и его люди, которые сейчас мчались к ней на полной скорости.
Ожило радио Гила.
— Тайфун, имейте в виду… техника сообщает, что был сделан звонок женщиной по сотовому телефону. Повторяю. Женщина жива, и она сообщила вражеским силам ваше местоположение. Расчетное время прибытия — сорок минут. Вы поняли сообщение? Прием.
— Вас понял, Главный. Цель была устранена. Запрашиваю немедленную эвакуацию. Прием.
— Тайфун, вы объявляете чрезвычайное положение? Прием.
Гил понимал: добиться, чтобы «ночные сталкеры» прилетели днем, можно, только объявив чрезвычайное положение. Но он не имел права подвергать опасности экипаж только потому, что ему захотелось посоревноваться с агентом Лерером.
— Тайфун, вы объявляете чрезвычайное положение? Прием.
Гил поднял глаза к небу, густые серые облака плыли низко, а значит, его не засекут со спутника или с дрона.
— Нет, Главный. Не объявляю. Сейчас не объявляю. Придерживаюсь плана. Прием.
— Вас понял.
При обычных обстоятельствах сорок минут — это время с запасом, которого достаточно, чтобы скрыться от врага, который понятия не имеет, кого они ищут. Но уходить вместе с раненой беременной женщиной все равно что ехать на цветной лошади. Такие тренировки не были предусматривали. Ему придется делать все без подготовки.
— Можешь идти?
— Только не к афганской границе! — выкрикнула она. — Ты стрелял в меня, помнишь?