Елизавета I
Шрифт:
Трое крестных Елизаветы — вдовствующая герцогиня, престарелая маркиза Дорсет и Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, — высоко подняли купель, чтобы зрители могли наблюдать таинство крещения, «не подходя слишком близко». Сотни стражников, застывших вокруг, подняли горящие светильники; зажгли даже зажатый в крошечной ладошке принцессы фитилек и положили его на алтарь. Началось подношение даров, которые знать после церемонии понесла во дворец, в покои королевы, где Анна и Генрих должны были дать новорожденной свое официальное благословение.
«Следует опасаться, — писал один итальянец, хроникер английского двора, — что младенец, учитывая отцовский образ жизни и цвет
Подобного рода угрозы оставляли, однако же, равнодушным окружение принцессы, которому будущность ее виделась безмятежной и счастливой. Целый штат слуг и грумов под водительством старшей гувернантки готов был выполнить малейший каприз принцессы, точно так же как целая кухня с ее поварами и поварятами трудилась над ее «столом». А помимо того — трое горничных, которых называли «качалками», няня и кормилица; эту последнюю подбирали с особым тщанием.
В роду Тюдоров издавна считалось, что кормилицы сильнейшим образом воздействуют на детей. Если кормилица отличается вульгарностью и дурным воспитанием, то, как бы ни старалась она скрыть свои пороки от родителей, доверивших ей свое дитя, они, эти пороки, непременно перейдут к ее подопечным. Что, если она говорит с сильным акцентом? Или невнятно произносит слова? В этом случае ребенок, едва открыв рот, будет ей подражать. А когда речь идет о наследнике или наследнице трона, эти обстоятельства приобретали первостепенное значение, так что выбор кормилицы был так же важен, как и выбор духовника или учителя.
С первых же шагов с нее не спускали глаз, обращая специальное внимание на сеансы кормления. В соответствии с правилами следовало «брать на пробу пищу и молоко, которые кормилица дает младенцу, при каждом кормлении должен присутствовать врач, отвечающий за то, чтобы все подавалось вовремя и согласно распорядку».
Но мало того, что идеальный порядок должен царить в детской, надлежало следить за тем, чтобы очистить целый двор от того, что могло таить угрозу здоровью ребенка. В 1533 году двор короля Генриха VIII уже не представлял собою того бедлама, который царил здесь восемь лет назад, когда стало ясно, что нужны срочные перемены. И все же некоторые опасности оставались. Первой и наиболее реальной из них была чума. По новому рескрипту королевским слугам запрещалось выходить в город — самый сильный источник распространения заразы. С другой стороны, горожанам, направляющимся ко дворцу, предписывалось оставаться за воротами и передавать товары, а также вести иные дела через железную решетку. Бродяг и другую «нечисть» — мальчишек-оборванцев, праздношатающихся, воришек, проституток — отгоняли от дворца, запрещая под угрозой сурового наказания приближаться к нему на пушечный выстрел. Одновременно предпринимались попытки очистить большой и бестолково организованный штат королевских слуг от нежелательных лиц.
И все же, несмотря на все усилия, детские в хозяйстве Тюдоров оставляли желать лучшего. Комнаты отапливались так, что их обитатели то мерзли, то, наоборот, покрывались потом, тщетно стараясь освободиться от тесных пеленок. Результатом перегрева и пеленочного
Прошел месяц, потом еще один. Крошка принцесса опровергала мрачные прогнозы. Она охотно ела, набирала вес, открывала большие голубые глаза — скоро они станут карими, — головка уже покрывалась ежиком рыжеватых волос. И постепенно угрюмость отца сменялась робкой верой в то, что девочка выживет и все будет хорошо. Разумеется, надежды на нее следует возлагать лишь до рождения брата, однако же пока она остается единственной законной продолжательницей рода Тюдоров, и именно под нее выстраивалась сложная линия наследования.
Безоговорочное признание ее права на престол представлялось тем более неотложным, что к концу 1533 года над Англией нависли тучи. Приговор об отлучении Генриха VIII еще не был произнесен — ему дали два месяца на то, чтобы «осознать свои заблуждения», — но бесконечно это неопределенное положение сохраняться не могло. А отлучение означало тройную опасность: отлученный от церкви король лишается трона; королевство его становится предметом чужих вожделений; может начаться гражданская война. Карл V Габсбург, несомненно, попытается заполнить образовавшийся вакуум власти, собственно, он уже начинает плести тугую сеть заговора.
Англичанам, собирающимся на континент, энергично советовали держаться подальше от его владений. «Предупреждаю, — обращался один фламандский капитан к трем англичанам, поднявшимся на борт его судна в Грейвлайнзе, — если ваш король в течение тридцати дней не вернет во дворец свою прежнюю жену, вам да и всем вашим соотечественникам лучше оставаться дома, иначе вы станете моей добычей, я возьму за вас хороший выкуп». Нечто подобное действительно случалось, а если прибавить к этому упорные слухи, что император набирает в своих нидерландских владениях солдат для вторжения в Англию, то многие стали опасаться за судьбу жизненно важной для английских купцов торговли полотном. А это, в свою очередь, означает, отмечал императорский посол Шапис, катастрофу для короля, ибо он не может не считаться с яростью ремесленников, составляющих «ни много ни мало — половину населения Англии». Тут он, правда, сильно преувеличивал.
В начале декабря к королю явилась депутация купцов, и монарха спросили прямо, может ли он гарантировать сохранность грузов, направляющихся в Европу. Ясного ответа король не дал. Бегая по кабинету и яростно потрясая кулаками, он обрушивал потоки брани на папу Климентия — как он, мол, смеет вмешиваться в мои дела. «Никто вас не тронет», — высокомерно бросил он наконец купцам. Что же до папского вердикта, то он сумеет справиться с Климентием, чьи угрозы — всего лишь пустой звук. Столь уверенное — хотя непонятно, на чем эта уверенность была основана, — заявление короля успокоило купцов, и действительно им — и ему — повезло, кризис миновал хотя бы на время.
Подчеркивая свою непреложную решимость, король осыпал всевозможными благодеяниями новорожденную — за счет ее сводной сестры. В Хэтфилде Елизавету ждал дом, полный слуг, а сопровождали ее туда «по высшему разряду» — целая вереница лордов и иных знатных господ. Генрих воспользовался этим переездом, чтобы явить свою дочь жителям Лондона, которые, как подобает верным подданным, приветствовали ее появление на свет. Хоть было и не по пути, процессия, не поворачивая сразу на север, прошествовала через столицу, «дабы продемонстрировать народу законную принцессу Уэльскую».