Елизавета I

Энтони Эвелин

— Если ты это всерьёз, — прошептала Мэри, — то повернись и беги вон из дворца со всех ног. Не встречайся с ней, если не желаешь ползать перед ней на коленях!

Он прищурился, пожал плечами и погладил сестру по плечу:

— Мне не привыкать ползать на коленях, Мэри, и если понадобится, я могу делать это снова. Это вообще у нас в роду: мы, Дадли, все начинаем с того, что ползаем на коленях, а потом оказываемся на две головы выше окружающих.

Он повернулся и прошёл в комнату, где его ждала Елизавета.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На закате солнца 14 августа 1561 года из гавани Кале вышла изящная галера; её вёсла медленно погружались в серое море, лёгкий ветерок щёлкал белыми вымпелами, а на мачте развевался штандарт с гербом Франции. То было французское судно, его корпус был выкрашен в ослепительно белую краску, а над золочёным полуютом натянут бархатный навес. Под этим навесом у самого борта стояла вдовствующая королева

Франции и смотрела сквозь слёзы, как уходит вдаль берег страны, где прошло её детство и самые счастливые годы её жизни.

Марии Стюарт было восемнадцать лет, и ещё в детстве она стала королевой Шотландии — королевой дикой и бесплодной страны, где после смерти её отца началась долгая и жестокая междоусобная война. Чтобы обезопасить маленькую королеву, мать отправила её к себе на родину, во Францию, а сама осталась сражаться с мятежниками. Своей матери Мария почти не видела. У неё остались лишь воспоминания об очень высокой женщине властного вида, мужественной и решительной; её гордость и честолюбие были типичны для всего рода Гизов, к которому она принадлежала и который фактически правил Францией.

Во Франции Мария была очень счастлива; не по годам грациозная и обаятельная, она росла среди всеобщего восхищения и потворства всем её капризам. Из очаровательного ребёнка она выросла в прекрасную девушку, живую, находчивую, безгранично уверенную в себе. К чему ей было сомневаться в своих силах, если все вокруг твердили, что она восхитительна, а все зеркала подтверждали их правоту? Марию любили и баловали её дядья — принц-кардинал, канцлер, сам могущественный герцог де Гиз и десятки других богатых и влиятельных родственников. Мария жила в мире музыки и других удовольствий — охоты и танцев, обучаясь искусствам, которыми требовалось владеть принцессе, и без того одарённой природой и судьбой сверх всякой меры.

Когда она вышла замуж, её супругом стал будущий король Франции, и этот болезненный мальчик так же баловал её и потакал её прихотям, как до этого дядья. В отличие от большинства людей, Мария Стюарт от природы была добра. Ей было жаль мужа, который явно угасал от болезни и приближал свой конец, стараясь ездить верхом не хуже своей молодой супруги, танцевать и пировать до рассвета; превозмогать усталость ему помогала надежда когда-нибудь осуществить свой брак де-факто. Однако он взошёл на трон и менее чем через год умер, а его вдова по-прежнему оставалась девственницей. Она оплакивала его как товарища, почти брата, но познать его как мужа она так и не успела, а в глубине души и не желала. Доброта сочеталась в ней с безумной гордыней; она гордилась своим блестящим происхождением, гордилась своим здоровьем — ведь многие её ровесники были такими же слабенькими, как её бедный Франциск;.гордилась своей красотой и бесчисленным множеством друзей. Стоило ей чего-либо пожелать, и эти желания тут же исполнялись; она была воспитана в непоколебимом убеждении, что рождена повелевать королевствами и сердцами мужчин, но самое желанное для неё королевство пока что не давалось в руки. Мария Стюарт имела права на престол Англии, и это государство представлялось ей куда более достойным предметом желаний, нежели унаследованная от матери сырая и нищая Шотландия, которую она едва помнила.

Юный муж не раз обещал завоевать Англию и положить к её ногам в качестве доказательства своей любви к ней, которую он не мог доказать естественным способом. Мария мечтала о триумфальном въезде в Лондон во главе армии из французов и верных ей англичан-католиков. Гордая и самоуверенная, она говорила о Елизавете Тюдор с презрением; она и её друзья высмеивали эту самозванку, власть которой представлялась им столь непрочной. Ведя роскошную жизнь на почтительном расстоянии, во Франции, Мария помещала на свой штандарт английский герб и именовала себя королевой Англии. А потом Франциск внезапно умер. Из французской королевы Мария превратилась в обыкновенную вдову, а ненавидевшая её свекровь Екатерина Медичи [9] сумела так отравить ей жизнь при французском дворе, что она поневоле вспомнила о Шотландии. Пусть Шотландия ей неизвестна, но там, по крайней мере, она будет действительно королевой, а не мнимой величиной, как во Франции, где царствует её деверь Карл, а реальная власть принадлежит Екатерине Медичи. От природы Мария была мужественным человеком. Жизнь ещё ни разу не вынудила её чего-либо пугаться и не ставила перед ней проблем, которые не помогли бы с лёгкостью преодолеть её обаяние и авторитет её семьи.

9

...ненавидевшая её свекровь Екатерина Медичи... — Екатерина Медичи (1519 — 1589) — французская королева с 1547 г., жена Генриха II. В значительной мере определила государственную политику в период правления сыновей: Франциска II (1559 - 1560), Карла IX (1560 - 1574), Генриха III (1574 - 1589). Одна из организаторов Варфоломеевской ночи.

После приготовлений, занявших почти месяц, она наконец отплыла, чтобы вступить во владение Шотландским королевством, которое в недавнем прошлом было опустошено междоусобной войной, а теперь к этому добавились религиозные распри.

Мария Стюарт была высока ростом — выше лорда Эглинтона, который носил сан епископа Оркнейского и был знаменитым мореходом, выше верховного лорд-адмирала Шотландии, лорда Босуэлла; оба они в этом плавании сопровождали свою королеву и сейчас, когда она прощалась с Францией, стояли рядом с ней на продуваемом всеми ветрами полуюте. Она была высокой, но очень стройной, даже хрупкой, а её тонкая кость больше подошла бы женщине гораздо ниже ростом; слёзы подчёркивали чрезвычайную бледность её лица. Это было необычное лицо с высоким лбом и длинным, породистым носом; из-под горностаевой шапочки выбивались вьющиеся тёмно-каштановые волосы, а раскосые глаза были карими. Её лицо было озорным и прекрасным; всё в ней было выразительным: от чувственного рта до жестов рук во время разговора. Эглинтон, который был больше пиратом, нежели священнослужителем, отметив про себя тот непреложный факт, что у шотландцев теперь самая красивая королева в Европе, погрузился в хмурые размышления: смогут ли они оценить это по достоинству? Трудно находиться рядом с таким необычайно женственным созданием, исполненным нежности и мальчишеского задора, и не почувствовать к нему влечения — если не как к королеве, то, по крайней мере, как к женщине. Однако лорду Эглинтону было трудно представить Марию правительницей, которая будет в полном одиночестве восседать на престоле, символизируя божественное право королей для той орды буйных разбойников, которая ждёт её во дворце Холируд. Её мать могла потягаться силой духа с любым из лордов с приграничных с Англией земель, но отец этой девушки был не столько королём, сколько поэтом и мечтателем, от которого Мария унаследовала породу и гордость, а также тот шаткий трон, на котором она теперь так стремилась восседать. Эглинтон искренне желал ей добра, но в душе он не верил в успех Марии на шотландском троне.

Босуэлл наблюдал за ней, стараясь делать это незаметно. Он был невысок ростом, но могучего телосложения, с кривыми ногами человека, большую часть жизни проводящего в седле; хотя ему было только двадцать три года, пиратские рейды, набеги на приграничные английские села и дебоширство создали ему вполне определённую и прочную репутацию. Во время последней войны он примкнул к партии королевы и оказал матери Марии столько услуг, что та доверяла ему безгранично. Мария же вызывала у Босуэлла и раздражение, и любопытство. Он свысока смотрел на женщин, тем более таких, которые пытаются править государством, и не испытывал никакой жалости к юной неопытной девочке, которую он вёз в Шотландию, самую нестабильную страну в Европе, где ей предстояло приручать дворянство, известное своим пристрастием к цареубийствам. Босуэлл был достаточно осведомлён об унижениях, которые пришлось испытать Марии при французском дворе, где теперь правила её свекровь Екатерина Медичи, чтобы понять, почему она с такой торопливостью покинула Францию и поспешила навстречу столь неопределённому будущему. Она обладала силой духа и красотой — поэтому он испытывал к ней интерес, но интерес этот, как он прекрасно понимал, был низменного свойства, и в основе его лежало себялюбие. Если Мария будет преуспевать, его дела также пойдут хорошо. Если она потерпит неудачу, ему несдобровать. Поэтому он — человек королевы. Он заметил, что Мария вытирает глаза; одна из её фрейлин — их было четверо, и все её тёзки — выбежала вперёд с изящным шёлковым платочком: никчёмной безделушкой, обшитой белым кружевом. Босуэлл снял с шеи белый льняной шарф и, не говоря ни слова, протянул его Марии Стюарт. Она приняла его; на мгновение их пальцы соприкоснулись.

— Благодарю вас, милорд.

Мария говорила по-английски с сильным французским акцентом; интересно, подумал про себя Босуэлл, как отнесутся к этому её подданные-горцы и придётся ли им по вкусу её мелодичный голос. Приятный голос; он куда лучше подходит для беседы в дамской гостиной или сладкозвучного дуэта под аккомпанемент клавесина, чем для жарких споров в Зале совета, где каждый стремится перекричать других. Ей будет не под силу кричать. Ей будет не под силу вообще заставить себя слушать — если, впрочем, им вообще удастся добраться до Шотландии. Для этого нужно сначала ускользнуть от английских кораблей, посланных Елизаветой Тюдор в Ла-Манш наперехват им.

Английская королева отказалась выдать своей двоюродной сестре охранную грамоту на право проезда в Шотландию, потому что Мария не утвердила Эдинбургский договор, заключённый с шотландскими лордами, поднявшими против неё мятеж. Ответ Марии Стюарт английскому послу Трокмортону очень удивил Босуэлла: она заявила, что отплывает в по праву принадлежащее ей королевство независимо от того, разрешает ей это Елизавета или нет. Если во время путешествия английской королеве удастся взять её в плен, тогда она сможет доставить ей удовольствие, став её жертвой. Этот ответ никак нельзя было назвать дипломатичным; услышав его, английский посол не на шутку растерялся, но такому сквернослову, как Босуэлл, её бестактность понравилась. У Марии была привычка высказывать напрямик всё, что накипело на душе, и при желании она могла выражаться очень язвительно. Поддавшись юношеской заносчивости, она как-то раз назвала свою свекровь дочерью менялы, и Екатерина Медичи отплатила ей за эту остроту сторицей, когда Мария овдовела. А год назад Мария отпустила шпильку насчёт Елизаветы, о чьей связи с лордом Робертом Дадли тогда говорила вся Европа: