Елизавета I
Шрифт:
— Меня огорчает, — медленно проговорил Джеймс, — что ты, будучи увенчана короной Шотландии, сокрушаешься о том, что тебе не досталась какая-то иная корона. Я бы посоветовал тебе не выказывать подобных чувств при других, сестрица; мы — гордый народ и не согласны быть вторыми ни в чём. От меня ты этого больше не услышишь, а вот от других — возможно.
— А знаешь ли ты, что означало бы для тебя моё превращение в королеву не только Шотландии, но и Англии? — спросила Мария брата. Она знала о его алчности и тщеславии; ей также было известно — если она станет править Англией, никто не потребует у неё столько власти и денег, сколько Джеймс. Однако то, что он не желал этого признать, приводило её в бешенство. Это выставляло её в ложном свете, как если бы происхождение не давало ей права объединить два государства, — права, освящённого самим Богом.
— Власть — не мой идол, — резко ответил Муррей, уязвлённый намёком сестры, который ставил его на одну доску с такими беспринципными разбойниками, как Босуэлл и ему подобные. Чтобы набить карманы, они готовы будут последовать хоть за дьяволом в преисподнюю, но он не таков. Он мужчина и сын короля; из-за того, что этот король не счёл нужным жениться на его матери, ему приходится мириться с унизительным положением незаконнорождённого, принимающего милости от сестры, вместо того чтобы самому носить корону Шотландии. Другим наверняка захочется отнять у неё эту корону, и первое время после её прибытия в Шотландию это было нетрудно сделать. Он устоял перед таким искушением; он остался верен сестре, оказывал ей помощь и поддержку, защищал её идолопоклонническую веру и притворялся любящим братом, хотя на самом деле испытывал к Марии совсем иные чувства. Это она в долгу перед ним, а не он перед ней; тому, что он — человек чести, она обязана жизнью.
Внезапно Мария улыбнулась и протянула ему руку:
— Ну же, братец, не будем ссориться! У нас с тобой одна и та же благородная кровь, и она одинаково горяча. Ты знаешь, что я тебя нежно люблю и готова дать всё, что тебе угодно.
— Я не ссорюсь, — ответил Джеймс. Он сделал вил, что не замечает протянутой руки, и Мария её опустила. — Но мне кажется, что моё положение очень сложное. Я не был воспитан во Франции, как ты; может быть, мы с тобой и одной крови, но во мне королевской крови лишь половина, а этого мало. Бог свидетель, я желаю быть тебе верным братом, но твоё стремление подняться ещё выше мне совершенно чуждо. Дорожи той короной, которую ты уже носишь, оберегай её и себя и оставь Англию в покое. Никто из тех, кто ведёт игру против Елизаветы Тюдор, не выигрывает; вот и всё, что я могу тебе сказать.
Мария по-прежнему улыбалась, но её брат не знал, насколько искренна эта улыбка. Несмотря на внешнюю кротость, она отличалась упрямым характером. Она называет его милым братцем и старается загладить их разногласия, но иногда в её странных раскосых глазах загорается своенравный, почти гневный огонёк, который заставляет его сомневаться в её дружелюбии.
— Тогда поговорим о чём-нибудь другом, — смиренно ответила Мария. — Скажем, о моих видах на брак — какая прекрасная тема! Летингтон пишет, что графиня Ленокс также приходится мне роднёй, а её сын пока не женат. По мнению Летингтона, он вполне может претендовать на мою руку.
— Ты о Генри Дарнли? — спросил Джеймс. Он был лучше информирован, чем казалось. — Он сейчас в Англии, и правильно ли я предполагаю, что у него есть некоторые основания претендовать на английский трон?
— Очень эфемерные основания. — Мария сделала вид, что самый важный фактор не имеет никакого значения. — Летингтон пишет, что Дарнли хорош собой и молод. Его мать будет рада такому браку.
— Не сомневаюсь, — недовольным тоном откликнулся Муррей, — если ей будет позволено. Не думаю, чтобы английская королева позволила своему родственнику и подданному жениться на тебе и ещё больше усилить твои амбиции. По-моему, если Летингтон пишет подобное, он просто глуп.
— Как раз в этом его не заподозришь, — возразила Мария. — И, хотя он тебе не по душе, это всем известно, он не глуп. Он знает, какой муж мне нужен, и если он рекомендует Дарнли, в этом человеке что-то есть. Что же касается Елизаветы, какое право имеет она меня останавливать? На любого предложенного мной кандидата она накладывает вето. Испанский инфант, дон Карлос — нет, это означает враждебный Англии союз Испании и Шотландии, и она будет вынуждена защищаться. Шведский король — та же отговорка. Французский король...
— Он твой деверь, — перебил её Джеймс. Её хладнокровное отношение к своему браку всегда вызывало в нём внутренний протест. Женщине не подобает анализировать выбор супруга с династической точки зрения, это прерогатива мужчин.
— Джеймс, — мягко проговорила она, — ну что с того? Бедному Франциску я была женой лишь на словах. Но нет, со стороны моей кузины опять следует запрет, и на сей раз ещё более жёсткий. Она хотела встретиться со мной, но это так и осталось пустым звуком. Она обещает провозгласить меня своей наследницей, но только на своих условиях; я устала терпеть её вмешательство в мои дела. Если шотландцы так горды, можно лишь удивляться, как они это терпят! Чего она добивается? Чтобы я стала такой же увядшей старой девой, как она, и не родила сыновей, продолжателей нашего рода?
— Нет, вряд ли, — ледяным тоном ответил Джеймс. — У тебя должен быть супруг, который бы тобой руководил. Но это должен быть человек, обладающий нужными качествами, а не глупец, который может ещё больше подстегнуть твоё честолюбие.
— Мы ведь решили, что не будем касаться этой темы, — напомнила ему Мария, и в её глазах опять сверкнул враждебный огонёк, — правда, только на секунду — и сразу погас. На её губах снова появилась улыбка. — Я не буду тебя задерживать, Джеймс; но мне хотелось бы сначала всё обсудить с тобой. Ты ведь знаешь, как я полагаюсь на тебя.
Он сначала поцеловал ей руку, затем поцеловал в щёку, поклонился и вышел. Оставшись одна, Мария сбросила с колен накидку и встала, её губы сжались, а раскосые глаза прищурились от гнева.
Она должна выйти замуж. Бог свидетель, он прав! Она должна найти мужчину, который встанет между ней, се сводным братом и её дворянами и так или иначе избавит её от этой приводящей в исступление жизни, прекратит это фиктивное царствование, когда любое её слово или поступок подлежат предварительному одобрению другими. По сравнению с первоначальным её положение несколько улучшилось: свобода действий расширилась, у неё появилось много друзей, её любят отчасти ради неё самой, но главным образом за то, что она символизирует: надежду поглотить богатого врага по ту сторону южной границы. И всё же она не любит ни шотландцев, ни их страну; она не в силах их полюбить. Она не может всю жизнь прозябать в этой нищей, унылой стране, когда совсем рядом находится свободное и просвещённое государство с богатыми городами и великолепными дворцами, причём значительная часть населения этого государства — её единоверцы. В Англии она была бы такой же королевой, как Елизавета. Она пыталась полюбить Шотландию, но для того, чтобы Шотландия полюбила её, ей необходимо было пересмотреть все свои убеждения относительно прав государя и необходимейших условий цивилизованного существования. Это холодная, суровая, полудикая страна. В отчаянии Мария Стюарт ходила взад и вперёд по своей комнатушке, представляя себе, как легко было бы полюбить Английское государство и превратиться в английскую королеву. Мысленно она вновь вернулась к депеше Летингтона. Хотя этот человек имел репутацию неразборчивого в средствах авантюриста, Марии он нравился; это был человек проницательного ума, с суховатым чувством юмора, которое казалось ей забавным, циник, но утончённый циник; при взгляде на неё в его быстрых глазах мелькали весёлые искорки, как если бы он заглядывал в глубины её непокорного и честолюбивого духа, таящегося под личиной тихой кротости. В первые месяцы её царствования в Шотландии он внимательно наблюдал за ней, и Мария знала, что сумела завоевать его уважение своей тактичностью — или, скорее, искусным притворством. У них не только было одинаковое чувство юмора; они вдвоём составили заговор с целью перехитрить её врагов. Летингтон ненавидел грубого, напыщенного проповедника Нокса, презирал её брата Джеймса, а кроме того, он признался, что его вольнодумство позволяет ему быть безразличным к её вере. Приняв решение поддерживать её, он оказывал ей неоценимые услуги. Летингтон не терпел дураков и не был намерен примыкать к тем, кто обречён на поражение. Он понимал, каковы её возможности, и решил: если направлять эту королеву туда, куда нужно, то при некотором везении она вполне может объединить под своей короной и Англию, и Шотландию.
Он много писал ей о её кузине Елизавете, к которой питал искреннее уважение. Он сообщал своей госпоже, что её соперница — умная и изворотливая женщина, фактически абсолютная правительница своего государства, сосредоточившая в своих руках власть, при мысли о которой Марию сжигала зависть. То была превосходная актриса, которая также отлично владела искусством лжи; она торжественно заявляла о своих дружеских чувствах к шотландской королеве и, сентиментально вздыхая, говорила о том, что мечтает встретиться с ней, хотя на самом деле предприняла всё от неё зависящее, чтобы эта встреча не состоялась. Далее Летингтон сообщал, что Елизавета совершенно лишена какого-либо религиозного чувства; поскольку она любит музыку и танцы, ей, должно быть, больше по вкусу католические обряды, и тем не менее на тех своих подданных-католиков, которые отказываются посещать официальные богослужения, она накладывает разорительные пени. Из-за этого многим пришлось капитулировать, чтобы не впасть в нужду. Нравственные соображения ей чужды, но она как огня боится войны. Марию это обрадовало; она сочла эту черту признаком слабости, на фоне которого её мужество и романтические мечты о походах и битвах смотрелись очень выигрышно. Позиция Елизаветы в этом вопросе попахивала счётными книгами и мещанской осмотрительностью, которую Мария от всей души презирала. По мнению Летингтона, английская королева вряд ли когда-нибудь выйдет замуж; по слухам, она бесплодна и поэтому остаётся любовницей лорда Роберта Дадли. Если Мария подождёт и не будет раздражать свою кузину браком с иностранцем, та в конце концов назовёт её своей наследницей. После этого уже можно будет действовать смелее. Но в каждом письме, приходившем из Англии, он подчёркивал, что Елизавета — серьёзный противник, некоторые из её сторонников принадлежат к числу умнейших людей в Европе, а возглавляет их сэр Вильям Сесил.