Елизаветинская Англия. Путеводитель путешественника во времени
Шрифт:
Другие, менее выдающиеся личности тоже оказали немалое влияние на жизнь народа. Нельзя не упомянуть сэра Вильяма Сесила, лорда Бёрли, который возглавляет правительство и при этом находит время на развитие множества отраслей культуры: живописи, архитектуры, садоводства, математики, астрономии. А также героев и первопроходцев — Гренвилля, Кавендиша и, прежде всего, Дрейка.
Наконец, нужно сказать и о гении, который со знанием дела говорил обо всех сторонах жизни: богатстве и бедности, юности и старости, любви и трауре. Шекспир озвучил многие наши чувства. Возможно, ни один англичанин не был столь влиятелен. Его влияние, впрочем, не военное и не государственное; никаких научных открытий он тоже не совершил. Просто его произведения — это, пожалуй, величайший из всех шагов, когда-либо сделанных к пониманию человеческой природы. Мы до сих пор идем по пути, проложенному им. Благодаря его пьесам мы понимаем, что наши предки не хуже нас; в них есть и утонченность, и изысканность, и изобретательность, и остроумие, и очарование. Шекспир показал нам, что творческий интеллект елизаветинского времени равен современному. Его стремление достичь таких высот легче понять, если знать, с какими предрассудками ему, сыну провинциального перчаточника, пришлось столкнуться. Благодаря силе воли и уму Шекспир завоевал себе место в обществе; он обращает не слишком много внимания на предрассудки аристократов и джентльменов, желая стать одним из них и в то же время прекрасно осознавая, что он не один из них — у него нет ни университетского образования, ни семейных связей, которыми можно воспользоваться. Но в конце концов его социальное преображение оказалось не менее поразительным, чем у Фрэнсиса Дрейка, а удар по современным ему предрассудкам он нанес едва ли не такой же сильный, как Эмилия Ланьер. Мы опять-таки видим, что понять общество можно только через его контрасты и противоречия. В случае с елизаветинской Англией нужно обязательно знать об исключениях из правил, общественных иерархиях и предрассудках.
История на самом деле посвящена не прошлому; ее главная задача — понять, как менялось человечество со временем. Простая, линейная история изменений и выживания содержит в себе тысячи контрастов, а внутри каждого из этих контрастов — целый набор переживаний, многие из которых вполне понятны и нам. Подобное многомерное восприятие человеческой расы намного глубже, чем картинка, которую мы представляем, читая современные газеты: если составлять впечатление обо всем человечестве, глядя в зеркало единственного момента, то оно выйдет довольно поверхностным. Только благодаря истории мы можем увидеть себя такими, какие мы есть. Недостаточно изучать прошлое только ради изучения фактов; прошлое нужно оценивать относительно себя. Иначе изучение прошлого превратится просто в учебное упражнение. Поймите меня правильно: подобные упражнения важны — без них мы заблудились бы в дымке неизвестности, уязвимые для дилетантов, которые «хотят как лучше», и субъективных трактовок исторических фактов; но упорядочение фактов — лишь первый шаг к пониманию того, как менялось человечество. Если мы хотим по-настоящему следовать древнему дельфийскому призыву — «Человек, познай себя», — то нужно посмотреть на себя на протяжении всей истории.
И последнее. О Шекспире часто говорят, что «он не принадлежит одной эпохе, он на все времена» — первым так сказал Бен Джонсон. Но Шекспир все же принадлежит эпохе — елизаветинской Англии. Она создала его. Она дала ему сцену, язык и аудиторию. Если Шекспир — «на все времена», то и вся елизаветинская Англия — тоже.