Елка в подарок
Шрифт:
— Ты прав, но мне некогда! — пресекаю я жалобы подчиненного.
— Я коротко. Значит, так. Я виделся с разными людьми. На фотографии действительно мадемуазель Планкебле!
С обалдевшей рожей я соображаю: может, у меня начались галлюцинации от температуры?! Нельзя болеть в ответственные моменты своей жизни! Как же так, черт возьми! Ведь только что сам Аква признал, что на фотографии, которую я ему сую под нос, изображена совсем не его падчерица! А этот умник свистит, что это как раз она!
— Ты свихнулся или как?
— Да нет, патрон. Все точно! Люди, которых я спрашивал, категоричны…
— Ладно, спасибо…
Болезненное отупение вновь овладевает мной. Я кладу трубку на рычаг с той же осторожностью, с какой скряга прячет в кованый сундук очередной золотой. К счастью, Аква пребывает в еще более поверженном состоянии, чем я, и не замечает моих мучений.
— Как вам удалось узнать, что Тереза мне не падчерица, а дочь? — спрашивает, заикаясь, человек, сидящий напротив меня.
Я не сразу врубаюсь в смысл слов, которые произнес Аква. У меня отвисает челюсть и глаза, как две перезревшие вишни, вылезают из орбит, — словом, выдаю себя с потрохами.
— Это была наша самая большая тайна, — вздыхает Аква, не обращая внимания на мою растерянность, целиком погруженный в собственные переживания. — Да, я познакомился с Жермен Планкебле вскоре после того, как она вышла замуж. Она стала моей любовницей. Через некоторое время она забеременела. Ребенок был от меня, так как ее муж был бесплоден… Она чуть было не разошлась с ним. Но мы вынуждены были расстаться. Ее муж был богат, имел положение, а я нет. Словом, ей удалось убедить мужа, будто врачи ошиблись и он настоящий отец Терезы… Я уехал. Долго жил в Африке. Когда вернулся во Францию, мне захотелось увидеть своего ребенка. Я разыскал их и узнал, что моя бывшая любовница стала вдовой… У нас появилась возможность начать новую жизнь. И мы поженились… Но судьба была по-прежнему жестока к нам: нелепый, трагический случай положил конец нашему счастью!
Он вытирает свои старческие бесцветные слезы.
— Однако я вновь обрел свое дитя. Увы, в плачевном состоянии. В возрасте двенадцати лет она перенесла полиомиелит. Но я стараюсь дать ей возможность вести нормальную жизнь. В ней я нашел свою отраду!
Нормальную жизнь! Я вспоминаю женские туфли на высоком каблуке под шкафом в квартире Аквы. Доброе сердце моей матушки не ошиблось. Это была игра. Благодаря элегантным туфлям Тереза Планкебле представляла себе, что ее жизнь такая же, как у других. Иллюзия полноценного существования!
— Моя история кажется вам странной, правда? — тихо шепчет Аква.
— Очень странной.
— Но как вам удалось узнать? Я прячу нос в воротник.
— Видите ли, я психолог — работа такая… У меня были предчувствия… Интуиция…
Но поскольку кроме доброго сердца у меня есть еще и должностные обязанности, я строго спрашиваю:
— Скажите, а где вы были этой ночью между одиннадцатью и половиной третьего? Если ваше алиби подтвердится, я оставлю вас в покое, господин Аква!
Он опускает голову.
— Какое значение для следствия имеет моя личная жизнь?
— Большое, если ее обстоятельства способны прояснить, имеете ли вы отношение к убийству, произошедшему этой ночью!
— Но почему вы подозреваете меня? Именно меня? Потому что он снимал у меня дом?
— Пути полиции, как и Господни, неисповедимы, господин Аква…
Он встает. На несколько секунд задумывается. Мне приходится ему напомнить, что он в кабинете комиссара полиции на допросе. Похоже, последний аргумент вызывает у него прилив откровенности.
— Надеюсь, господин комиссар, что это останется между нами. Как мужчина мужчине…
— Без всякого сомнения.
— Понимаете, я веду затворнический образ жизни… Посвятил всего себя дочери. Но… иногда по ночам я позволяю себе некоторые вольности.
— У вас любовница?
— Нет, просто иногда я снимаю девочек. Это же проще, правда? Я еду в Булонский лес или в Венсенский парк… Согласен, может быть, такие развлечения смешны в моем возрасте, но… Я везу девушку в ночной бар. Там мы пьем шампанское, прежде чем отправиться в гостиницу… В такие моменты мне кажется, будто я выхожу в свет…
Я отвожу глаза.
Кто это сказал, что все человеческие драмы начинаются с одиночества?
— Собственно, если вам необходимо подтверждение, с кем я провел ночь, то это просто.
Заведение, где мы с ней были, называется «Рентгеновский луч». Это на Сен-Жермен-де-Пре, рядом с медицинским факультетом…
Я записываю название бара, выводя нетвердой рукой каракули в своем блокноте, и одним глазом смотрю на фотографии, лежащие передо мной. И вдруг в моем мозгу начинает вибрировать хорошо знакомый колокольчик.
— Ладно, господин Аква, вы можете идти. Хочу вас уверить, дело останется для вас без последствий.
В качестве доказательства я протягиваю ему свою аристократическую руку. Он пожимает мои пять.
— Благодарю вас за понимание, господин комиссар.
И вот Аква просто встает и уходит, а я хватаюсь за фотографии, вернувшие меня в лихорадочное состояние. У бедолаги Кийе, как я теперь понимаю, проблемы не только с женой, но и со зрительной памятью. Он ошибся, сказав, что перед домом был огород, где рос перец и еще что-то. Какой огород? Там и конь не валялся. В том месте, где был зарыт труп женщины, виден зонтик со столом и стульями, а на месте захоронения доблестного тевтонца Келлера — садовая скамейка.
Глава седьмая
В которой я заслуживаю если не ордена Почетного легиона, то хотя бы синяка под глазом
С грустной рожей, но, как всякий современный человек, в резиновых перчатках, Кийе моет свою жалкую посуду.
— Опять я. Он удивлен.
— Вам не удалось отыскать фотографии у Бормодура?
— Удалось…
Его взгляд выражает недоумение, будто он рассматривает на ботинке плевок неизвестного происхождения.
— Тогда что вас опять привело ко мне?