Елки-моталки

Чивилихин Владимир Алексеевич

– А ты?

– Хоть сейчас!

– Без тренировок?

– А я тренированный, - засмеялся Родион.
– И знаешь, о чем я подумал?

– Ну?

– Спутники ведь можно приспособить для нашего дела.

– Как?

– Пожары с них засекать.

– Неужели правда, Родион?

– А то!

Они помолчали. Уже давно пора было спать, и Пина спросила:

– Сюда змеи не приползут?

– Ты в палатке ляжешь.

– А вы с Александром где?

– Если потеснятся - тоже. Буди Саньку.

Потеснились. В палатке продолжался какой-то разговор. Пина долго разворачивала мешок и влезала в него, прислушиваясь к спору.

– Ишь ты, "любить своих врагов"! Люби. А меня не заставляй, у меня своя голова. Любить врагов! Хреновина все это...

– Постой, а если у него вера такая? А?

– Вера! Это дура-вера.

– Не-ет, всякую веру надо уважать.

– Уважать? Нет, шалишь! Не всякую! Слышь, Баптист, вот ты говоришь, что у тебя в России и дочка, и сын, и жена, и дом. Так? И вот я тебе становлю вопрос. Будто к тебе в избу лезет зверь. Так? Ты тоже оружию не возьмешь?

– Топором ссяку, - послышался в темноте несильный голос Баптиста.

– Ага! А если бандюга?

– Ссяку.

– Ага! Тут я тебя и съел! А если на Россию, положим, бандюга вроде Гитлера?

– Это другая статья! На том свете, перед богом-то, все...

– Другая статья! На том свете! Дом-то твой не на том свете, а в России стоит! Гриша, слышь?

– Чего?
– отозвался Колотилин.

– Ты служил?

– А как же!

– Родион! А ты?

– Действительную отсаперничал, - отозвался Гуляев.
– А под конец в десанты попал...

– И я служил. А дядя Федя насквозь войну прошел. И Гуцких тоже. И вот, - слышь, Баптист?
– ты думаешь, мне лить свою кровь охота? Дураков нету. Однако гляди, Родион, в случае чего, значит, мы с тобой должны детей этого Баптиста оборонять?

– Выходит, так, - подтвердил Родион.

– А почему?

– Кто их разберет, елки-моталки!
– подзадорил Родион.

– Кто? А мы? Разбере-е-ем, неправда! Я знаю, где тут корень. Просто он стерво, кусок несчастный - думает на чужом хребту в рай въехать.

(Оборонять? Это, конечно, придется в случае чего, но вот и войны нет, а дезертиры есть. Если не работает кто или вполсилы норовит, - значит, он на чужом горбу едет. Все люди зависят друг от друга: труд этих хороших мужиков идет какими-то тайными путями, распределяется и хоть немного, да подкармливает дармоедов. Нет, если б каждый нес свои два пудика, много всем бы народом можно унести!..)

– А я так полагаю, - послышался чей-то насмешливый голос, - что на том свете, если он есть, тоже разберутся и за такую подлость заставят век пожары тушить...

– Пожары!
– Голос был неразборчивым - дядя Федя, видно, совсем засыпал.
– Вот нас подо Ржевом мололо...

– Слышь, Баптист! Значит, ты так и не возьмешь оружию?

– У нас запрет под присягу становиться, - смиренно сказал Баптист.

– "Запрет", - передразнили его.
– Врешь ты все! Кусок свинячий, с-с-сука!

– Тихо!
– предостерег Родион.
– Девчонка тут.

Пине было слышно, как пожарники покашливают, посапывают и шмыгают носами, как ворочаются, тревожа соседей. Должно быть, они чувствовали, что работы с этим пожаром мало, и не берегли силы, хотя знали - Родион все равно подымет их завтра чуть свет.

– Пожары! Пожары еще ничего, - послышался смутный, полусонный голос Неелова.
– На пожарах-то... это... еще туда-сюда...

– Да что же еще хуже?
– вдруг раздался въедливый голос Евксентьевского.

– А тебе тут тоже плохо?
– Крепкий голос, что "ел" Баптиста, нашел другую мишень.
– Правда, мы ваньки и ничего не понимаем, а ты говори о своем, будто мы тебе ровня. А? Говори!

– Ну скажите, сколько вам платят за такую лошадиную работу? презрительно спросил Евксентьевский.

– Сколько ни платят - все наши. А ты, парень, что ни скажешь - все поперек пуза...

– Товарищ Гуляев, вот сколько ты в месяц получаешь?
– гнул свое Евксентьевский.

– Сто двадцать, - сказал Родион.

– И это деньги?!

– Да за прыжок десятку, но разве только в этом дело?.. Вот что давайте-ка спать. Ша!

Евксентьевский хотел добавить что-то еще, но его оборвали, да и сам он, видно, вспомнил, что слово Родиона тут закон, замолк. Скоро храп послышался в палатке, а Родион в темноте все сцеплял и сцеплял застежки мешка. Пина невзначай притронулась к его руке, сжала ее и так оставила, а Родион невыразимо сладким жестом трогал ее ладонь, прикасался к пальцам, ощупывая дешевенькое колечко.

10

Старший следователь. Гуляев, у вас семья есть?

– Мать.

Старший следователь. Она не с вами живет?

– В Казачинском районе.

Старший следователь. Вы сообщили ей?

– Нет.

Старший следователь. С самой весны она ничего не знает?

– Ничего.

Старший следователь. Хорош сынок! Как же это вы мать бросили?

– Почему бросил? У нее там избушка, я ей посылаю. Зимой был. А что поделаешь? Летим другой раз над районом, и я, кажется, без парашюта бы спрыгнул. А сообщить не могу, она и так из-за моей работы переживает...

Утром Родион, разглядывая небо и далекие гольцы, хмурился, а Пина торопилась с завтраком. Бирюзов переглядывался с Родионом. Пожарники почему-то не стали ждать чаю, хотя из-за высоты этих мест вода на костре в момент подымалась ключом.

Все ушли в гору быстро, скоро послышались удары мотыг, и камень посыпался почти к самой воде. Пина не понимала, зачем так спешить - до пожара еще очень далеко, а добить полосу по ручью совсем было пустяковым делом. Она не обратила внимания на то, что долину сверху затягивало синей дымкой, а невидимые канюки кричат надрывно и тоскливо, как перед бедой.