Эллигент
Шрифт:
– Калеб, ты чего? – я возвожу глаза к потолку.
– Хорошо, – он откашливается. – Ты действительно простила меня?
Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. До сих пор у меня получалось разговаривать с ним непринужденно и по-доброму лишь потому, что я гнала прочь воспоминания о случившемся с нами у эрудитов. Но то, что он сделал, невозможно простить. Боль еще жива в моем сердце. Хотя, может, я постепенно забуду те горькие события и время окончательно притупит гнев и ненависть?
– Да, я тебя простила, – твердо
Его лицо проясняется. Встаю со стула, уступая ему место.
– Почему ты решился на такое? Какова самая главная причина? – спрашиваю я. – Наиболее важная для тебя?
– Не надо, Беатрис.
– Я не загоняю тебя в ловушку, Калеб. Не бойся.
Между нами на матовом столе лежат выстроенные в линию костюм, взрывчатка и рюкзак. Обратного билета среди этих вещей нет.
– Наверное, у меня нет выбора. Зато я избавлюсь от чувства вины, – произносит он. – И я успокоюсь.
Мне нечего сказать.
Внезапно в углу оживает интерком:
– Внимание всем жителям Резиденции Бюро. Начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра. Повторяю, начать процедуру аварийной блокировки системы, активировать до пяти утра.
Калеб и я обмениваемся тревожными взглядами. Мэтью распахивает настежь дверь.
– Черт, – говорит он. А потом, уже чуть громче, – Черт!
– Аварийная блокировка? – уточняю я. – Что-то наподобие той учебной тревоги?
– В принципе, да. Наш час настал, ребята. В коридорах царит хаос, и они собираются удвоить охрану, – отвечает Мэтью.
– Зачем? – интересуется Калеб.
– Может, они желают подстраховаться перед распылением вируса, – пожимает плечами Мэтью. – Или они нас засекли. Но если бы они знали наверняка, нас бы уже арестовали.
Смотрю на Калеба. Минуты, которые нам были отпущены, исчезают, падают, как сухие листья с дерева. Пересекаю комнату и беру наши пушки, но зуд в глубине моего сознания не исчезает. Я прокручиваю в голове то, что сказал мне вчера Тобиас. Альтруист пожертвует собой ради вас только в том случае, если для него это последний способ показать, что он вас любит. А с Калебом явно не тот случай.
46. Тобиас
Мои ноги скользят по заснеженной мостовой.
– Ты не привил себя вчера, – говорю я Питеру.
– Ты прав, – отвечает он.
– Почему?
– А зачем, собственно, мне тебе рассказывать?
Провожу большим пальцем по флакону и заявляю:
– Ты догадался, что у меня есть сыворотка памяти, ведь так? Если ты хочешь получить дозу, тебе не повредит объяснить мне причину.
Он молчит.
– Я бы предпочел просто взять ее у тебя, – бурчит он, наконец.
– Попробуй, – парирую я.
– Ты, наверное, думаешь, что хорошо умеешь драться, но ты недостаточно хорош, чтобы победить меня.
Без предупреждения он сильно толкает меня, я поскальзываюсь и падаю. Мой пистолет летит на землю, исчезая в сугробе. «Что же, пора бы мне соображать», – думаю я и поднимаюсь на ноги. Питер хватает меня за воротник и дергает, я скольжу снова, только на этот раз сохраняю равновесие и локтем бью его в живот. Он пинает меня в ногу, которая моментально немеет, хватает за полу куртки и пытается подтащить к себе.
Его рука нащупывает карман, где лежит сыворотка. Стараюсь оттолкнуть его, но у меня не получается: его положение слишком устойчиво, а моя нога до сих пор ничего не чувствует. Я концентрируюсь. Со стоном разочарования, завожу свободную руку назад и ударяю Питера в челюсть. И оно того стоило. Питер кричит и отшатывается от меня.
– Понимаешь, почему ты проиграл тогда бой? – спрашиваю я.
– Да. Ты жестокий. И ты считаешь себя особенным. Думаешь, что все вокруг – слабаки, в отличие от тебя.
Он встает, но я отпихиваю его в сторону, и он снова растягивается на снегу. А я наступаю прямо ему на горло. Наши глаза встречаются, они у него – большие и совершенно невинные.
– А ты, конечно, не особенный, – рычу я. – И мне нравится причинять людям боль. Я могу сделать самый жестокий выбор. Разница между нами в том, что я иногда сдерживаюсь, а ты нет. Ты – злой.
Перешагиваю через него и иду вниз по Мичиган Авеню. До меня доносится его дрожащий голос:
– Поэтому мне и нужна сыворотка.
Останавливаюсь, но не оборачиваюсь.
– Я устал быть таким, какой я есть, – продолжает он. – Мне надоело с удовольствием делать гадости и удивляться, что со мной не общаются. Я хочу начать все сначала.
– А по-моему, это трусость, – бросаю ему через плечо.
– Мне наплевать, – бормочет Питер.
Чувствую, как гнев, бурливший во мне, улетучивается. Я слышу, как Питер встает на ноги и отряхивает снег с одежды.
– Не пытайся повторить свой фокус, – замечаю я. – Обещаю, я дам тебе «перезагрузиться», но позже. Ничего не имею против.
Он кивает, и мы продолжаем пробираться в здание, где я в последний раз видел свою мать.
47. Трис
В коридоре – чудовищная суета. Какая-то женщина толкает меня плечом и выпаливает извинения, а я бегу за Калебом. Почему я не могу быть на несколько сантиметров выше, чтобы мир вокруг не был похож на скопище торсов.
Мы пробираемся в толпе так быстро, насколько возможно, но стараясь не привлекать к себе внимания. Чем больше охранников я вижу, тем сильнее растет внутри меня беспокойство. Рюкзак Калеба подпрыгивает на его спине в такт шагам. Сотрудники Бюро носятся в разных направлениях, но скоро мы достигнем запретного коридора, ведущего в Оружейную Лабораторию.