Эллинистическая цивилизация
Шрифт:
Вернувшись к Гидаспу, Александр, покорив Пенджаб и часть Кашмира, закончил приготовления к выступлению на юг. Когда был готов сильный флот в тысячу кораблей, находящийся под командованием критянина Неарха, удачно назначенного на эту должность, в начале ноября 326 года до н. э. был дан сигнал, и армия двинулась двумя большими колоннами: одна, во главе с Кратером, следовала вдоль Гидаспа, затем вдоль Инда по правому берегу; другая, ведомая Александром и Гефестионом, – по левому берегу, поддерживая, таким образом, корабли Неарха, спускавшиеся по реке. Одной только восточной колонне пришлось в первой половине пути вступить в сражение между Гидаспом и Гифасисом. Она жестоко разбила нападавших. Именно здесь во время штурма одной крепости царь чуть было не погиб: первым взобравшись по лестнице на крепостную стену, он оказался там один с двумя или тремя своими воинами и вместе с ними спрыгнул внутрь крепости; тяжело раненный стрелой в грудь, он потерял сознание и был спасен лишь благодаря своим подоспевшим солдатам. Этот драматический эпизод замечательно демонстрирует то стремление самому бросаться в бой, которое до конца оставалось отличительной чертой характера Александра: для него, как и традиционно для греков, физическая
Так армия двигалась до весны 325 года до н. э. При слиянии Инда с Гидаспом была основана очередная Александрия. Для дальнейшего возвращения Александр разделил свои войска, отправив Кратера к Кандагару через горы, через ущелье Муллы, с частью пехоты и тяжелыми частями армии – слонами и осадными орудиями, приказав ему воссоединиться с основными частями в Кармании, на северном выходе в Персидский залив. Сам Александр в сопровождении флота собрался дойти до дельты Инда и до океана. Он построил порт в северной оконечности дельты, в Патале, покорил этот регион, и, достигнув моря, принес жертвы Посейдону, бросив в воду золотую чашу и прося бога защитить корабли Неарха. Флоту предстояло добраться до Персидского залива, следуя вдоль враждебного побережья Белуджистана, совершая по пути разведку, необходимую для установления регулярного морского сообщения между Месопотамией и устьем Инда. Чтобы обеспечить безопасность этого трудного мореплавания, Александр намеревался следовать вдоль моря по берегу, повторяя путь Неарха: подобные комбинированные маневры, когда одна колонна двигается по суше, а другая – по воде вдоль побережья, поддерживая друг друга, не раз совершались древними армиями.
Но географические и климатические условия расстроили этот план. Неарх переждал муссоны и сумел без значительных потерь и больших трудностей достичь пролива Ормуз на выходе в Персидский залив. Александр же не смог следовать берегом из-за слишком неровного ландшафта и вынужден был углубиться в пустыни Гедросии, где его армия, жестоко страдая от голода и жажды, потеряла много людей и животных. Остаток пути был менее тяжел. Дойдя в декабре 325 года до н. э. до Кармании, Александр воссоединился здесь с Неархом и Кратером, которые добрались сюда: один по морю, другой – через горы. В честь окончания долгих испытаний, которые пришлось пережить армии и ее царю, была основана новая Александрия и устроены большие религиозные празднества с жертвоприношениями и состязаниями атлетов.
* * *
По возвращении Александр вынужден был принять жесткие меры, чтобы подавить мятежи некоторых вельмож, возникшие в его долгое отсутствие. Некоторые сатрапы не послали продовольствие его армии, когда она с трудом продвигалась через Гедросию, – они заплатили своей жизнью за это преступное бездействие. Такое же наказание постигло Клеандра, который довел Мидию до разорения: царь не мог потерпеть, чтобы его чужеземных подданных обирали. Всем сатрапам был отдан приказ распустить наемников, которые могли быть набраны в их личную армию: царь оставлял за собой исключительное право иметь вооруженные силы. Даже его друг, надежный человек, которому Александр доверил царскую казну в Вавилоне, – Гарпал, до которого дошли ложные слухи о гибели царя, раненного в Индии, допустил злоупотребления, живя в царской роскоши и требуя, чтобы его наложницам оказывались знаки уважения, подобаемые царицам. Узнав о возвращении Александра, он покинул Вавилон и бежал в Киликию, увезя с собой значительную сумму – 5000 талантов, взятых из царской казны, которая предназначалась на содержание наемников. Позже, увидев, что власть царя, бесспорно, снова укрепилась, он решил искать убежища в Афинах, где оставалась сильная антимакедонская партия.
После поражения при Херонее в 338 году до н. э и разрушения Фив в 335-м, ужаснувшего Грецию, афиняне вели себя по отношению к Македонии с благоразумной осторожностью. Конечно, Демосфен и Гиперид, самые ярые противники Филиппа, все-таки решались выступать против Александра и не потеряли доверия народа, как это показал знаменитый процесс над Ктесифоном в 330 году до н. э., который возбудил Эсхин, старый оппонент Демосфена, против Ктесифона, когда-то предложившего народному собранию, по сути незаконно, почтить Демосфена золотым венцом. На этом процессе, по случаю которого великий оратор, чтобы защитить своего друга, произнес знаменитую речь «О венке», фактически обвинялось антимакедонское движение, и исход дела, которое завершилось триумфальным оправданием Ктесифона и изгнанием Эсхина на Родос, продемонстрировал, что народ, не державший никакого зла на Демосфена, вовлекшего полис в лагерь побежденных, был признателен ему за столь страстную защиту славной традиции национальной независимости. Тем не менее, оценивая реальную ситуацию, афиняне опасались преждевременно выступать против могущественной власти, имевшей гораздо большие силы. Они следовали мудрым советам оратора Ликурга, большого патриота и государственного деятеля, который призывал их восстановить свои финансы, возродить гражданское сознание, наказывая трусов и предателей (по этому поводу он высказался в речи «Против Леократа», произнесенной в 330 году до н. э. против афинянина, бежавшего со своей родины во время сражения при Херонее), и, наконец, реорганизовать армию и флот. Внемля его призывам, которыми он воодушевлял афинян двенадцать лет, с 338 по 326 год до н. э., город залечил свои раны, построил военный порт в гавани Пирей, привел в порядок флот, добавив к традиционным триерам новые, более вместительные и мощные суда, приводимые в движение большим количеством гребцов, – тетреры и пентеры.[3] Кроме того, чтобы вернуть народу осознание своих древних традиций, были предприняты различные меры по реорганизации отправления культов как элемента духовного сплочения полиса; алтари стали украшать, как, например, в храме Диониса, где к деревянной сцене были приделаны каменные ступени; в знак верности прошлому было предпринято официальное издание ne varietur[4] трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида, прославивших Афины веком ранее, а скульптурные изображения этих авторов были выполнены за счет государства. Древний институт эфебии, призванный обучать военной службе афинских юношей с 18 до 20 лет, был возрожден и в таком виде просуществовал потом долгое время как надежда на восстановление древних традиций. Атлетические сооружения: стадион, где проходили Панафинейские игры, гимнасии, палестры, – были обновлены или реконструированы, чтобы давать молодым людям физическую подготовку. Для руководства над восстановлением вооруженных сил народ неоднократно переизбирал стратегом Фокиона, ветерана борьбы против Филиппа, чей военный талант и неподкупность были всеми признаны: этот человек прежнего уклада, в описании Плутарха ставший легендарным, помимо своей строгой добродетельности прославился здравым взглядом на соотношение сил в современной ему мире и с проницательностью, рожденной этим здравомыслием, как и консервативным характером, готовился к войне, но призывал к миру.
Александр же в свою очередь умело щадил самолюбие Афин, оказывая им разные милостивые жесты, отсылая часть трофеев, взятых в битве при Гранике, или освободив пленных афинян, служивших наемниками у Великого царя, поэтому народ Афин охотно следовал советам Ликурга и Фокиона. Он отблагодарил царя за освобождение пленных присуждением ему золотого венка. Афинский народ, несмотря на призыв спартанского царя Агиса III присоединиться к нему к войне, которую тот впервые за время существования Коринфского союза начал в 331 году до н. э. Против Антипатра, укрепив свою армию за счет наемников, уцелевших в битве при Иссе. Выступив против своих соседей в Аркадии, Агис осадил федеративный полис Мегалополь, основанный в 369 году до н. э. Эпаминондом для объединения аркадских племен и создания противовеса Спартам на Пелопоннесе. Получив вскоре поддержку Антипатра и македонской армии, город успешно оборонялся, и в наступательном бою под его стенами Агис был побежден и убит. Македонское господство над Элладой, таким образом, крепло до самого конца правления Александра.
Экономические трудности способствовали поддержанию мира в Эгейском море: с 332 по 330 год до н. э. череда безуспешных мятежей привела к серьезной нехватке хлеба на всем полуострове и особенно в больших агломерациях, таких как Афины, снабжение которых в значительной степени было связано с морскими поставками. Надпись в Кирене свидетельствует о том, как в эти тяжелые годы эллинское единство помогло преодолеть кризис: африканская колония, бывшая одной из житниц греческого мира, в этой ситуации отправила многим большим и малым полисам огромное количество зерна, а именно 800 тысяч медимнов[5] (более 40 тыс. тонн), из которых 100 тыс. были посланы одним только Афинам. Когда проблема хлеба насущного вставала с такой остротой, было неразумно вести войны.
Поэтому, когда Гарпал весной 324 года до н. э. подошел к Пирею с одной эскадрой и несколькими тысячами наемниками, афиняне отказались их впустить. Отослав свои войска к мысу Тенар, бывшему крупным рынком наемников, он стал добиваться, чтобы его пустили в Афины как беженца, а когда ему этот позволили, старался, раздавая направо и налево деньги, склонить полис на свою сторону. Так как Александр требовал выдачи своего преступного казначея, Гарпал был арестован, но вскоре бежал к своим наемникам на мыс Тенар, затем на Крит, еще один большой рынок наемников, где был убит одним из своих офицеров, македонянином Фиброном. Но его приход в Афины повлек за собой тяжелые последствия: Демосфен, замешанный в аресте Гарпала и конфискации хранимых им денег, был обвинен перед ареопагом в подкупе. Признанный виновным, он был изгнан в Трезену.
Тем временем Александр, вернувшийся в сердце своей азиатской империи, принимал важные меры для упрочения внутренней безопасности в управляемой им разнородной империи: он осознавал, что, прежде чем двинуться в новые походы, в его провинциях необходимо наладить мир и благополучие. В Сузах в конце зимы 324 года до н. э. он издал эдикт (diagramma) для греческих полисов, в котором предписывал им призвать своих изгнанных граждан и вернуть им их имущество. Действительно, практически не было такого полиса, в котором политические разногласия не приводили бы к изгнаниям, иногда массовым. Александр намеревался положить конец такому положению дел, наносящему столь большой вред внутреннему миру провинций, вернув на родину тысячи изгнанников. По сути, это было вмешательством во внутренние дела полисов – участников Коринфского союза, которое не предусматривалось договором, заключенным между ними и Македонией. Но, по правде говоря, какой греческий полис в эпоху своей гегемонии останавливался перед подобным вмешательством? Всеобщее предписание Александра могло по праву считаться актом великодушия: чтобы придать ему больший резонанс, царь объявил о нем через своего представителя – приемного сына Аристотеля, Никатора из Стагира, во время празднеств в честь Олимпийских игр летом 324 года до н. э. Надпись в Тегее и еще одна, в Митилене, сообщают, как на деле небезболезненно было воспринято это возвращение изгнанников.
Чтобы поднять также свой авторитет у греческих полисов, Александр потребовал через своих друзей и приверженцев в каждом городе признания его божественной природы, которую он, со своей стороны, всячески демонстрировал со времени посещения оракула Амона. Это признание должно было выразиться в установлении культа, в котором бы его почитали как «непобедимого бога», thйos anikйtos. Само по себе обожествление смертного было вполне допустимо для греков, которые находили в известных мифах, например о Геракле или Асклепии, много таких примеров, считавшихся достоверными. Кроме того, в недавней истории тоже имелись прецеденты: всем был памятен пример Лиссандра. Разумеется, придирчивые и скептические умы противились подобным настроениям: Агесилай, например, смеялся над теми, кто хотел почитать его как бога. Но эллинистический политеизм, вбиравший в себя самые разнообразные верования, которые согласовались с традиционными ритуальными формами, никогда не препятствовал подобным нововведениям, если они имели подтверждение оракула и были обоснованы несомненными и очевидными силой и успехом. Греческие полисы в Азии после своего освобождения от персидского гнета первыми начали эту традицию. Полисы в Элладе, по-видимому без энтузиазма, последовали ей в свою очередь. Как серьезно Александр относился к установлению своего культа, прекрасно видно по реверсу серебряной монеты декадрахмы, чеканившейся в царской мастерской в Вавилоне в 324–323 годы до н. э., где царь представлен мечущим молнию, как Зевс, в то время как Победа возлагает ему на голову венок. Стремление придать ему облик бога очевидно.