Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)
Шрифт:
Однако масло в лампах догорает, и светильники начинают тускнеть. Пора и нам всем на покой, потому что завтра предстоит трудная задача очищения города от того проклятия, которое, по мнению граждан, произнесли над ним бессмертные боги, и которое как вы теперь, надеюсь, знаете, лежит в них самих, в их нечестии и неверии...
VI. ОЧИЩЕНИЕ АФИН
Наступил долгожданный шестой день месяца таргелиона (июнь) и с ним начало обычного праздника Таргелий в честь Деметры и Артемиды. В этом году афиняне особенно ревностно готовились к торжеству, потому что заведённое 6-го Таргелиона принесение искупительных жертв богам за содеянные каждым из граждан
День выдался чудесный. Тёмная синева бездонного неба не омрачалась ни единым облачком. Солнце заливало своим ярким светом город и его окрестности и, видимо, благосклонно относилось к намерениям граждан. Лучи его сегодня не так сильно жгли раскалённую и местами потрескавшуюся от продолжительной засухи почву: зной их умеряло лёгкое дыхание морского ветерка, приносившего с собой прохладу и влагу.
С раннего утра на улицах, на Пниксе, на площадях и вблизи священных рощиц, окружавших разные храмы, толпился празднично разодетый народ. Дома, недавно столь мрачные и осквернённые смертью, ещё на заре были окроплены священной, прозрачной и всеочищающей морской водой; над входом в каждый из них красовались гирлянды зелени. Небольшие сосуды с водой для очищения, которые вчера стояли повсюду у дверей тех жилищ, где недавно были покойники, ещё с вечера были убраны, и теперь ничто более не напоминало о смерти. Весёлый вид улиц и домов был в полном соответствии с радостным настроением граждан: мудрый старец Эпименид в целом ряде бесед с народом сумел внушить всем твёрдое убеждение, что бессмертные боги, наконец, снова обратят своё благоволение к провинившемуся городу, что они отвратят от Афин злую чуму, потребовавшую уже стольких жертв, и что они ждут лишь искупительных приношений, чтобы в столице Аттики возродилась прежняя кипучая жизнь вместо всё безжалостно косящей смерти. Нужны были глубокая вера, огромный опыт и завораживающее красноречие Эпименида, чтобы вызвать поворот к лучшему в дотоле подавленном, тяжёлом настроении афинских граждан. Старец приложил все усилия, чтобы показать последним, что не столько боги, сколько они сами, благодаря постоянным своим внутренним неурядицам, виноваты в бедствии, постигшем город Афины-Паллады. Ему удалось заставить афинян присмотреться к себе, своим привычкам, своим порокам и найти именно в них причину постигшего их тяжёлого горя. Вместе с тем, Эпименид сумел внушить своим слушателям и твёрдое упование на лучшее будущее. Вот почему народ афинский был сегодня так весел, вот почему прежнее тупое отчаяние его сменилось новыми жизнерадостными надеждами, вот почему сегодня решительно все, кто не был прикован к ложу болезнью, от мала до велика, высыпали с утра на улицы и площади города, желая лично участвовать в торжественной процессии, устраиваемой архонтом-базилевсом под руководством Эпименида.
Наибольшее количество народа собралось на Акрополе, вблизи всё ещё закрытого храма Афины-Паллады, и у подножия священного холма. Все с нетерпением ждали появления девяти архонтов и Эпименида. Особенную торжественность ожидаемой процессии должны были придать нарочно призванные сегодня из соседнего городка Элевсина жрецы-евмолпиды, в семье которых из века в век хранились священные предания и сосредоточивалось служение великой богине земли, Деметре. Внезапно толпа, стоявшая на площади между холмом Ареса и северо-западным подножием Акрополя, встрепенулась: вдали, со стороны грота Аполлона и Пана, раздались жалобные звуки множества флейт, тотчас же сменённые стройным пением тысячи молодых голосов. Ещё мгновение — и из-за выступа скалы показалась голова процессии.
Впереди шла, по три в ряд, толпа празднично разодетых, молодых девушек, державших в руках огромные блюда овощей и плодов, первенцев жатвы, приносимой в жертву богине Деметре. За ними несколько маленьких мальчиков несли на тарелках горы так называемых амфифонтов, пирожков Артемиды. Далее следовала толпа низших служителей храмов. У многих из них были в руках жертвенные чаши, кривые ножи, священные сосуды и небольшие связки дров для сожжения на алтарях. Вот появились и жертвенные животные: среди целого стада быков и белых овец с вызолоченными рогами и гирляндами зелени на шеях резко выделялась стройная, трепетная лань, которую вёл на ремне молодой жрец. Тут же находилось и несколько совершенно чёрных овец, предназначавшихся в жертву грозным евменидам и богам преисподней.
Непосредственно за животными шли флейтисты и певцы, а за ними жрецы-евмолпиды с зажжёнными факелами в руках. Факелы эти, по установленному правилу, представляли собой толстые сучья смолистой сосны и были вдвое больше голов людей, нёсших их. Густой дым их смешивался с благоуханиями, поднимавшимися из курившихся кадильниц, которыми размахивали служки-жрецы, окружавшие величавую фигуру Эпименида. Как и все жрецы, участвовавшие в
Сразу за Эпименидом важно выступал архонт-базилевс, главный распорядитель священного празднества, а немного отступя шествовали его восемь товарищей, окружённые глашатаями, и человек сорок старцев-ареопагитов. Толпа именитых граждан, в числе которых находились Солон и Писистрат, а также оратор Мирон из Флии, замыкала торжественное шествие, за которым сплошным морем голов двигалось почти всё взрослое население Афин и пригородных демов (местечек).
Громкое пение жреческого хора сопровождалось аккомпанементом флейтистов, лишь изредка нарушаемое мычанием жертвенных быков и жалобным блеянием овец.
Но вот голова процессии остановилась: молодые девушки, мальчики, флейтисты и певцы встали по бокам дороги, ведшей на холм Ареопага, храмовые прислужники отделили овец от быков, и, по знаку глашатая, старец Эпименид выступил вперёд. В сопровождении одного лишь архонта-базилевса он поднялся на священный холм и, припав на мгновение к земле, затем молитвенно простёр руки к востоку. Архонт-базилевс последовал его примеру. В эту минуту пение и звуки флейт у подножия холма внезапно прекратились, через мгновение шумевшая внизу толпа народа умолкла, и воздух огласился речью Эпименида. Твёрдым, хотя и не очень громким голосом старец приказал привести на холм овец. Когда это было сделано, державшие их на привязи прислужники, по данному Эпименидом знаку, освободили животных, и те немедленно разбрелись в разные стороны. Ни одна из овец не осталась на холме Ареса. За каждой из них последовало по жрецу, который должен был тщательно следить, где ляжет животное.
Тем временем Эпименид сказал народу:
— Афинские граждане! Волей всесильного рока мы вскоре узнаем, где, на каком месте вашего города бессмертные небожители желают видеть новые алтари и храмы. Там, где ляжет чёрная овца, вы должны немедленно воздвигнуть алтарь подземным богам и на нём принести им жертву всесожжения, для которой целиком послужит жертвенное животное. В тех же местах, где ляжет белая овца, вы также принесёте её в жертву Афине-Палладе, Деметре или Артемиде, но уже не целиком, а, по общепринятому обычаю, сожжёте немного мяса животного, часть его отдав жрецам и жрицам, часть же сохранив себе на всенародный жертвенный пир, который вы устроите сегодня же, перед закатом солнца. Где лягут белые овцы, вы заметьте хорошенько, ибо там вам надлежит воздвигнуть ряд искупительных капищ. Теперь же да хранят вас бессмертные боги и да споспешествуют они вашим благим начинаниям! Мы же вернёмся отсюда в город и, обойдя вдоль стен его, поднимемся на священный Акрополь, чтобы совершить дальнейшие, предками и обычаем установленные очистительные обряды.
Вновь заиграли флейты, и снова раздалось громкое пение хора. Эпименид и архонт-базилевс спустились с Ареопага и заняли свои места в торжественной процессии, двинувшейся, в сопровождении всё возраставшей народной толпы, на место народных собраний, на Пникс. Прибыв туда и взойдя на кафедру для ораторов, Эпименид ещё раз обратился к гражданам с речью. В немногих, но дышавших искренностью и убедительностью словах он разъяснил им то, что однажды в доме Солона уже послужило предметом его беседы. Он вкратце посвятил своих слушателей в сущность орфического учения и на целом ряде удачно сопоставленных примеров пояснил им необходимость нравственного перерождения рядом с внешними, чисто обрядовыми приёмами очищения. Он указал афинянам на неизбежность бедствий вроде ныне постигшего их, если они будут упорствовать в прежних своих беззакониях и не примут твёрдого намерения искоренить из своей среды неправду и насилие. Он показал им всю дикость их погребальных обрядов, где посторонние наёмные плакальщицы увечат себя ради ничтожной платы. Говоря о плате, старец упомянул о той роли, которую афиняне приписывают деньгам, о той неразборчивости, с которой имущие стремятся ещё более обогатиться за счёт бедняков, о той безумной роскоши и жажде наслаждений, которые ведут город и государство к неминуемой гибели.
По мере того как Эпименид говорил, вся сущность его постепенно преображалась. Под конец своей речи он весь затрясся и, казалось, судорожно вздрагивавшее дряхлое тело его переживало теперь те физические страдания, нравственным отзвуком которых была полна его душа.
— Сам бог Аполлон гласит устами божественного старца! — раздалось вдруг восклицание из среды слушателей Эпименида, и в одно мгновение толпа, повинуясь голосу сердца, как один человек воздела руки к небу и закричала:
— Мы исполним твои повеления, старец, мы постараемся стать лучшими сынами отчизны, мы очистимся от наших прегрешений. В том мы клянёмся лучезарным Гелиосом и мрачной богиней ночи, суровой Гекатой!