Эм + Эш. Книга 1
Шрифт:
Я пристроился с тылу к классу, возле которого торчала табличка 11 «В». Мною тут же заинтересовалась длинная, носатая девчонка, вся какая-то нескладная и дёрганная.
— Ты кто? Новенький?
— Угу, — ответил я и отвернулся, чтоб отстала. Так она меня обошла!
— А Анна Васильевна знает?
— Конечно, — ответил я, хотя понятия не имел, кто такая Анна Васильевна.
Потом линейка закончилась, и началось броуновское движение. Кто куда стремился — я не понял, поэтому остался на месте. Какая-то девчонка, пятясь, вертела головой, как
Во-первых, блондинка. Причём явно натуральная. А для меня блондинки — это уже большой плюс в пользу девушки. Особенно мне нравятся совсем светлые волосы, не пшеничные там или соломенные — хотя и такие весьма! — а с пепельным отливом. И вот у неё как раз такие. А во-вторых, у неё был красивый нос. На носы я обычно особо внимания не обращаю, есть кое-что и поважнее носов. Но её профиль показался таким, не знаю, изящным, что ли. Посмотрел и сразу вспомнился Лермонтовский Печорин и его: «Правильный нос в России реже маленькой ножки».
Я что-то брякнул ей на ушко, уж не помню, что. Она повернулась и уставилась на меня в полном недоумении. Глазищи тёмно-серые, серьёзные, а больше я ничего не разглядел — откуда ни возьмись появился отец и дёрнул меня за локоть. Типа, пора отчаливать. Пора так пора. Знакомство с одноклассниками можно отложить до завтра.
В машине сидела мать, вся при параде. Куда мы едем? Мы же здесь никого не знаем. Оказалось, уже кого-то знаем. С этими новыми знакомыми отец и затеял семейный ужин в местном ресторане «Тайга».
Глава семейства — новый знакомый — оказался будущим маминым начальником из горсовета. Приехал тоже с женой и сыном, сытым тюфяком примерно моего возраста. Кормили в «Тайге» неплохо, но разговоры за столом убивали весь аппетит. Тюфяк пытался познакомиться поближе, спрашивал, что слушаю, чем занимаюсь и вообще. Даже общее нашли — оказалось оба слушаем Цоя, ну так его полстраны слушает. Короче, я быстро наелся и изнывал от тоски. Еле дождался, когда поехали домой. Отец всю дорогу до дома разглагольствовал о полезных и нужных связях, а я, прикрыв глаза, дремал.
Тюфяк, кстати, сообщил, что учится в третьей школе и что мне тоже, пока не поздно, стоит перевестись. Мол, там, в третьей, люди, нет, Люди, а тут, в первой, плебс. Я объяснил ему, что мне их этновойны по барабану, и он отстал. Завтра буду вливаться в массы, стану частицей плебса.
Интересно, та светленькая из какого класса?
Глава 3. ЭМ
С начала года прошло две недели. Половина месяца. Четверть четверти. Подведём итоги и поздравим себя с нулевыми результатами.
У меня вообще такое ощущение, что я живу исключительно по закону Мёрфи. Всякий раз, когда я набираюсь смелости и пытаюсь прояснить ситуацию
Ненавижу это слово — успех. Родители на нём прямо помешаны.
Каждый вечер за ужином папа неизменно задаёт один и тот же вопрос: «Как успехи?» и ждёт, что пока он жуёт котлету, ну или глодает куриную ножку, я буду гордо перечислять, сколько пятёрок отхватила. В младших классах я, может, и рапортовала с гордостью, где и как отличилась, но сейчас эта его привычка стала раздражать неимоверно. Почему сразу — успехи? А всё остальное что, неинтересно? Неважно? Почему не спросить хотя бы иногда, как моё самочувствие или настроение?
Вот и сегодня отец, довольно кряхтя, пододвигает поближе огромную тарелку с солянкой, заносит ложку и замирает на мгновение:
— Ну? Как успехи в школе?
Лицо у папы одутловатое. Глаза круглые, но маленькие. А щеки, наоборот, большие и свисают на бульдожий манер, и когда он жуёт или разгорячено говорит, они трясутся как холодец.
Все вместе мы только ужинаем. Завтракаем по-разному: папа — самый первый, он раньше всех встаёт и раньше всех уходит. Мама — позже всех. У неё щадящее расписание: немецкий раньше третьего урока ей никогда не ставят и окон никаких. В обед — оба на работе, и я ем в одиночестве. В детстве, помнится, эти семейные ужины я обожала. Наскучаюсь за день по родителям и из кожи вон лезу, чтобы их порадовать: ем как культурный человек — ножом и вилкой, спину держу прямо, локти на стол не кладу — всё, как они учили, и на любые вопросы отвечаю развёрнуто и с энтузиазмом.
С годами всё изменилось, и теперь наоборот люблю сидеть дома одна, а ужины эти превратились в какую-то повинность. Иногда мне так и хочется сказать папе грубость, но до сих пор удавалось сдерживать своих внутренних демонов. А сегодня я так огорчилась из-за неудач с Борей, что не смогла состроить гримасу пай-девочки и рассказать, как блеснула на геометрии. Злые слова так и просились слететь с языка. Поэтому я отбросила ложку, всё равно нет аппетита, и молча встала из-за стола. Папа от удивления даже перестал жевать.
— Что такое? Ты куда? — позвал он, но я, так и не сказав ни слова, ушла к себе.
Понятно, что в покое не оставят, доужинают и придут с допросом, но я хоть не буду видеть перед собой жующее лицо и трясущиеся щёки. Так и получилось. Не прошло и пяти минут, как оба возникли на пороге и в два голоса: «Что происходит?».
— Ничего, — буркнула я.
— Проблемы в школе? — встревожился папа. — Плохую оценку получила?
Я молча сунула ему дневник, пусть радуется. Он взглянул, довольно крякнул и снова нахмурился: