Эми и Исабель

Страут Элизабет

Стейси бросила и затоптала окурок, потом съела крекер маленькими кусочками, как обычно, ее полные губы едва соприкасались.

— И все-таки, — Эми никак не могла перестать думать о Деби Дорн, — полиция проверила всех ее родственников, все ее связи, или что-то в этом роде, и с уверенностью можно утверждать, что это не побег. Полиция так и сказала. Они подозревают, что это преступление. Ее похитили. У нее не было неприятностей в школе или еще чего-нибудь, она вообще была счастливым ребенком.

— Бред собачий. — Стейси подняла

воротник синей форменной куртки и плотнее запахнула его на шее, держа крекер свободной рукой. — Двенадцатилетние не бывают счастливыми.

Эми размышляла об этом, жуя свой крекер с приторным вкусом варенья. После первого крекера у нее обычно разгуливался аппетит. Потом она выкуривала еще одну сигарету, и голод как рукой снимало.

— Я так точно не была, а ты?

Стейси задрала голову, следя взглядом за вороной, которая взлетела с отяжелевшей от смерзшегося снега еловой ветки.

— Я тоже.

Внезапно Стейси дернула Эми за руку:

— Машина! Ложись!

Обе рухнули в снег. Звук мотора приближался, машина грузно двигалась по мерзлой дороге. Эми разглядывала расплющенные в снегу окурки и ждала. Теперь, когда прикрытием могли служить только ветки сосны и ели, девочки не были так хорошо спрятаны от дороги, как раньше. Если бы водитель случайно повернул голову, то увидел бы их. То ли дело осенью, когда они впервые обнаружили это место в густой осенней листве, которую шевелил ветер, — уединенное поваленное дерево, толстое и сухое, на нем так удобно было сидеть.

Машина была синего цвета.

— Блин, это, наверное, Кекс, — выглянув, сказала Стейси, она имела в виду школьного директора, — не бойся, он нас не заметил.

Они снова встали, прислонившись к поваленному стволу.

— Это Кекс был? — переспросила Эми.

А тем временем февраль продолжался. Чередой унылых, белых, стылых дней. Небо частенько было в тон слежавшемуся снегу в окрестных полях, отчего весь мир вытягивался безразмерно. Его блеклое течение прерывалось лишь чернотой мерзлых стволов, очерчивающих линию горизонта, да просевшей крышей старого краснокирпичного амбара. А потом внезапно наступала оттепель, и день являлся во всем блеске лазурных небес, в сверкании солнечных зайчиков, скачущих по взмокшим деревьям, и мир искрился под стук каблучков по тротуару на Главной улице, где вдоль дороги струились ручейки талой воды.

— И вот в такой день какой-нибудь несчастный покончит с собой, — тихо сказала Исабель, позвякивая ложечкой о блюдце.

Они сидели субботним днем за столиком кофейни «У Лео», прямо у входа на мост. Лучи струились в окно, растекались по голубой клеенчатой поверхности стола, отскакивали от металлической креманки в руке у Исабель. Выпив глоток молока, она продолжила:

— По статистике, наибольшее число самоубийств совершается сразу после резкого похолодания. В первый же ясный, солнечный день.

Эми медленно смаковала

пончик. Ей очень хотелось еще один, но она боялась, что мать не разрешит, и растягивала удовольствие.

— Когда я была такая, как ты, я знала одного человека — его жена преподавала у нас в школе. Такой тихий, незаметный человек… И вот однажды жена пришла с работы, а бедняга покончил собой — застрелился. Она нашла в коридоре его тело.

Эми с трудом оторвалась от пончика и посмотрела на мать:

— Правда?

— Да, как ни печально.

— Как же он это сделал?

— Ну, доченька, я не знаю, — Исабель взболтала в чашке остатки кофе, — говорят, в коридоре пришлось после этого перекрашивать стены.

— Никогда не видела мертвецов, — сказала Эми, слизнув с пальцев сахарную пудру.

На тарелке Исабель красовался румяный пончик. Она отрезала маленький кусочек и осторожно взяла его двумя пальцами.

— А правда, мертвый человек выглядит так, будто он просто спит?

Исабель отрицательно покачала головой, жуя. Она промокнула салфеткой губы и сказала:

— Нет. Мертвые выглядят так, будто они умерли.

— А какая разница? Дедушка Стейси Браун умер в постели ночью, и бабушка все утро думала, что он спит, и не хотела его будить.

— Я бы сказала, что ее бабушке нужны новые очки, — ответила Исабель, — мертвые кажутся ушедшими, а не просто спящими. Вытащи палец изо рта, пожалуйста. Нельзя прилюдно ковыряться в зубах.

Эми так радовалась тому, что выглянуло зимнее солнце, что пончики такие вкусные, что стекла запотели и в воздухе приятно пахнет кофе. Она решила, что мама тоже рада, мамина всегдашняя морщинка меж бровей теперь разгладилась. Эми попросила второй пончик, и мама согласилась.

— Только запей молоком, — предупредила она, — пончики очень жирные.

Они молча ели и глазели сквозь большую витрину на гуляющих по Главной улице. За что Эми любила кофейню «У Лео», так это за то, что здесь она чувствовала себя нормальной, такой, как все. Обе они были нормальными: мама с дочкой на прогулке субботним вечером. Точь-в-точь как девочки с картинок в каталогах «Сирс». И в воздухе действительно уже пахло весной. На крыле припаркованного возле кофейни автомобиля прыгали солнечные зайчики, а снег стал мокрым и ноздреватым. Исабель откинулась на спинку стула, перебирая пальцами салфетку.

— Почему она открыла дверь? — спросила Эми, покончив со вторым пончиком и отодвинув тарелку. — Ведь мама ей запретила.

Исабель покачала головой:

— В том-то и дело. Я все время говорю, чтобы ты никому не открывала, но, допустим, звонит тебе Эйвери Кларк и сообщает, что я попала в аварию и он сейчас приедет и отвезет тебя ко мне в больницу, ты ведь откроешь и поедешь с ним, правда?

— Конечно.

— Эйвери никогда тебя не обидит, он и мухи не обидел бы. Я просто привела пример.