Эмигрант с Анзоры
Шрифт:
Глупо это, наверное… Нецелесообразно как-то.
Интересно, зачем он здесь сидит – по идее, если рисовать с натуры, так нужно ее стараться поточнее скопировать. А так, как он, можно и дома рисовать…
Может, здесь просто ему привычнее? Атмосфера, друзья рядом. Я обошел, не приближаясь, других художников – эти просто горы изображали, и у каждого получалось совершенно по-своему. И та же линия, вроде бы, и краски те же, и выполнено все вполне профессионально. Но вот общая атмосфера каждый раз – другая.
И не та, что в реальности, на самом деле. Ведь на самом деле мир трехмерный. А может, и четырех, и шестимерный. И солоноватый свежий воздух, и голоса, и смех, летящий издалека, и мерный, едва слышный рокот прибоя, и вот это дрожащее марево, чуть искажающее великолепную строгую линию гор… Все это буквально просто невозможно передать на бумаге. Ведь бумага – плоскость, а проекция на плоскости всегда отличается от самого предмета. Как ни старайся. И однако – в каждой картине чуть по-другому, но тоже присутствует и воздух этот, и запах, и смех… вся эта жизнь. Как они добиваются этого?
Тьфу ты, Цхарн, ну у меня и мысли пошли… скоро, видно, искусствоведом заделаюсь.
На другом краю площади женщина играла на скрипке. Я постоял немного, послушал. Аккомпанемент – целый оркестр играл тихонько, а скрипка вела первую партию. По-моему, она импровизировала. Но хорошо получалось.
Скрипка, тень от здания ложится синим углом, ярко вычерченные вечерним косым лучом ровные трещинки ретанового тротуара, воздух прозрачен и высвечен до самой высоты…
Компания расселась в кружок прямо на ретане. Гитару передают по кругу, каждый поет строфу -и дальше. Я остановился, прислушался… а, это любимое местное развлечение, лимерики, каждый сочиняет кто во что горазд.
Как-то вечером в «Синей вороне»Пели песни ребята из СКОНА,И солист так старался,Что народ разбежалсяВ этот вечер из «Синей вороны».Парень передал гитару следующему. Тот задумался на мгновение, ударил по струнам.
Местный житель с планеты ДанаяВ Космос вылетел в поисках рая.Но найдя астероид,Загрустил гуманоид,Лучше нету родимого края.Следующей гитару взяла девушка. Запела тоненьким голоском.
Как-то дэггер в системе ИзелеВстретил ско в состояньи похмельяИ от ужаса дрогнув,Улетел биороботПоскорей из системы Изеле.На меня стали посматривать, и я с сожалением зашагал дальше. Интересно, что там дальше будет.
Очень уж тема специфическая попалась. Про дэггеров. Это такие, говорят, сагонские биороботы, их на самом деле никто не видел, даже в фильмах их в натуральном виде не показывают. Они вызывают панический ужас одним своим видом. Частушки дурацкие, конечно, но на ходу лучше трудно сочинить. А все же не совсем понятно мне, что им так интересно в этих частушках… у нас бы если и сочиняли – то о другом.
Вон автомат стоит с мороженым… взять, что ли, порцию себе.
Все равно потом приходится возвращаться домой. И наступает вечер.
А вечером тоска особенно сильно подступает. Такая тоска, что ничего уже не хочется, и ничего не нужно. И если вспомнишь вдруг Арни и Таро, можно хоть поплакать – стесняться тут некого. Но иногда даже и воспоминания не идут, просто – тошно.
Даже не объяснить, почему тошно. Просто – все плохо. Все. Ведь я все предал, все идеи наши предал и забыл. Живу у врагов, жру их пищу, на их деньги живу. На подачки. Все бросил, все забыл, чему меня учили. И даже не жалею об этом, не хочется мне назад.
Хоть бы раскаяться по-человечески, захотеть обратно. А ведь не хочется… знаю, что Цхарн теперь никогда меня не примет… да может, и нет никакого Цхарна. Может, это нам врали…
А что тогда есть?
Неужели вообще ничего нет, никакой Вечной Жизни, вот помру – и все, как засну навсегда, ничего не будет больше? Мне почему-то стало казаться, что так оно и есть. И не попаду я в Сад Цхарна, не поймаю Светлейшую Улыбку. А может быть, кто-то и попадет… это я – предатель.
Да, предатель, уже окончательный, и обратно не хочу.
Но и впереди тоже – ничего нет, совсем ничего. Чужой мир вокруг, который никогда мне не станет родным. Ну, будут они кормить меня. Ну ладно, может, работать начну. Не все же тунеядцем жить. Но жизни-то больше не будет. Доживать осталось… смешно так думать в двадцать лет. Да, я понимаю, что могу даже еще лет шестьдесят прожить. Только я их уже не жить буду – доживать, дотягивать.
Кто это сказал – «и с тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие, окольные тропы».
Для чего это все? Зачем? Зачем жить? Черно вокруг, за окном, в глазах черно. Плохо.
Выть хочется. А может, прямо сейчас и умереть? Только как? Повеситься – больно, всегда ужасно боялся повешения. Вены вскрыть… острый предмет нужен, нож, что ли… у меня и кухонного-то ножа нет. Тьфу ты, я уже всерьез обдумываю способ. Глупо это.
Как обычно – скидываю одежду, залезаю под одеяло. Рядом – бокал теплого цергинского ву, его разогретым пьют. Много нельзя, не хватало еще спиться… хотя это тоже идея. Нет, не дадут. Если уж от пристрастия к сенке вылечили…
– Чуча, фильм покажи… комедию…– на экране появляется список, – Комедию смешную какую-нибудь… про Артикс. Ну, вот эту давай, «Сезон охоты».
Смотрю комедию про курортников, а мне не смешно совсем… мне плакать хочется. Я изо всех стараюсь заинтересоваться сюжетными ходами. Постепенно начинает клонить в сон. Все, кажется прошел вечер… прошел.
Несколько раз я еще сходил в больницу. Ингор радовался, да я и сам чувствовал, что физическое мое состояние намного лучше стало.
Смешно сказать, но меня стало тянуть в больницу. По крайней мере, это единственное место, где я общаюсь с людьми. И мало того, ко мне здесь относятся очень хорошо. Заботливо так.