Эмигрант с Анзоры
Шрифт:
– Это трудно передать, Пати… Там совсем другая жизнь, понимаешь?
Она сочувственно кивала.
– Но там жизнь. Настоящая жизнь. Там, конечно, гораздо богаче живут, спокойнее… но не в этом дело. Это наоборот вначале меня отталкивало и в тоску вгоняло. А главное – там можно летать, понимаешь? Я работаю полицейским, ну это, как наши Треуг… в смысле, Управление Охраны. Можно видеть разные миры, звезды, всю Галактику…
Мне казалось, что Пати именно это и может заинтересовать. Я рассказывал о людях Квирина – как они живут. Какие они… талантливые, умные, добрые. Какие у них семьи, как они любят детей. Пати слушала, как мне показалось, доброжелательно.
– Зачем ты прилетел сюда? – спросила она, когда я выдохся.
– За тобой, – ляпнул я. Тонкие изогнутые брови взлетели вверх. Недоуменно.
– Ну… если ты захочешь, – поправился я, – и вообще… я скучал по Анзоре. Мне нельзя здесь появляться, но… очень хотелось увидеть. И ты… если хочешь, Пати, я заберу тебя на Квирин. Хоть прямо сейчас.
Она смотрела в сторону.
– Зачем ты вернулся? – повторила с грустью. Я не знал, что ей ответить.
Глупо как-то… зачем, действительно, я прилетел? Она давно меня забыла. И для меня она уже – совсем чужой человек. И я для Лервены, для Лойга… кто я – предатель, отверженный. Как это глупо…
Я соскочил с трубы.
– Если хочешь, Пати, я уйду.
Пати резко обернулась – карие чистые глаза смотрели с непонятным укором.
– Ланс, – она назвала меня уменьшительным именем, и это было приятно, – неужели тебе не хотелось бы вернуться в Общину?
– Но, Пати… как же я могу вернуться? У меня и номера нет. Я преступник.
– Это не так, – сказала она страстно, – номер можно сделать новый, да и какое он имеет значение? Конечно, будет расследование, но… в конечном итоге ты вполне можешь вернуться. Даже в нашу Общину… но даже если не в нашу – неужели ты не понимаешь, что так лучше… с коллективом. Всем вместе.
– Пати, о чем ты говоришь? – изумился я, – меня расстреляют. Это же ясно.
– Нет, – возразила Пати. – Зайнеке несправедливый человек, но ведь тебя отправят в столицу, вероятно… и там разберутся!
– Ну нет, – я покачал головой, – извини, но ради Цхарна я жизнью рисковать не хочу.
– Ну, Цхарн. – Пати покачала головой, – это все лозунги. В них можно верить, можно не верить. А самое главное – то, что мы все вместе. Ну как вы живете на этом Квирине? Чего ради? Зачем? Вы же – каждый сам по себе. Вот ты говоришь – детей растить… а зачем их растить, если не для общины, не для коллектива? Просто – как животные? Ну ладно, Ландзо, я тебя могу понять… ты просто боишься. Может быть, ты прав. Но вообще-то… Ну скажи мне, ты вот сам-то, своей совестью понимаешь – как нужно жить?
– Не знаю, – сказал я, – я уже ничего не понимаю.
– Ты сказал, что ты вроде охранника. Наша охрана служит Цхарну и Наставнику… а ты кому служишь?
Я задумался – в самом деле, кому я служу?
Непонятно. Зарплату получаю, вот и работаю. Но ведь Оливия сказала тогда: они не могут понять, почему мы служим. Выходит – все-таки служим. Кому?
– Не знаю, Пати… наверное, людям. Квирину. И вообще – людям, – поправился я, вспомнив олдеранок Итиль и Чинзи.
– Людям… это хорошо. Но… ведь должно быть что-то высшее? Люди не могут быть самоцелью.
Она была права. Тем более – для меня. Я не так уж люблю людей. Ну, своих друзей – да. А к большинству я просто равнодушен. Некоторых ненавижу. Нет, не могу сказать, чтобы именно любовь к людям была причиной моих поступков. Тогда – что? Я не хочу, чтобы кто-то страдал. Это да. Но это слишком примитивно. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо, и ни у кого, по возможности, не было плохо. При том, что к людям я равнодушен… нет, слишком уж это сложно. Философия какая-то.
– Ты видишь, Ландзо, у вас все иначе… ты знаешь, я счастлива, что родилась и живу здесь. У нас есть Цхарн, у нас есть Община. Мы никогда не чувствуем себя одинокими. У нас есть смысл жизни!
Я вдруг почувствовал, что уходить не хочется. Да, надо уходить… Пати, конечно же, не пойдет со мной – зачем это ей? Она нашла себя, свое призвание и предназначение. Она на своем месте, среди своих… это я – повсюду чужой. Эмигрант.
Вот сидеть бы так, на трубах, у бревенчатой стены склада, и молча слушать голос Пати… и ничего больше. Не двигаться, никуда не идти.
– Ты вот говоришь – звезды. Но ведь человеческие души гораздо важнее и интереснее, чем эти твои звезды, – говорила Пати, будто с упреком. А я вспоминал свои мечты – что, если бы на Анзоре все было так же, как на Квирине…
Не будет. Никогда не будет. Они – совсем другие. Им это не нужно. Они хотят по-своему жить.
– Да, вы живете богато, интересно… Но неужели смысл жизни только в постоянном приобретении, гонке за материальным, расширении жизненного пространства? Даже и дети – зачем, если они так же будут думать только о материальном?
– Это не совсем так, – сказал я, но Пати, кажется, не слышала меня.
– Ну а как? Ландзо? Какой высший смысл жизни квиринцев? Да никакого. И они еще нам хотят навязать свою точку зрения.
– Не хотят, – возразил я.
Да, вот он – Этический Свод. Теперь я понимаю… нельзя изменить жизнь другого народа, даже если очень хочется. Это – другой народ. Психологически другой.
Зачем я стою здесь и слушаю Пати? Ведь опасно… Я шагнул в сторону.
– Пати, ну ладно… что же поделаешь. Я хотел, как лучше. Видишь, ты зря на меня ругаешься – у меня и выбора-то не было. Ладно, я пойду тогда.
Пати не двигалась с места.
Неужели все-таки хочет быть со мной? А может быть, она хочет, чтобы я уговорил ее, убедил? Просто не решается пойти – вот так сразу?
Я вскарабкался на трубу, сел рядом с Пати.
– Понимаешь, – сказал я, – у меня все началось с ребят… Мы с ними дружили. Мы были как братья. Как семья…
– Ну и очень плохо, – перебила Пати, – вы вечно отделялись от коллектива.
Я замолчал. Да, лучше попробовать с другой стороны.
– Ты неправа, что на Квирине живут только материальным. Это не так. Там… там просто разные люди, и… – я умолк, сообразив, что этого говорить нельзя. На Квирине есть много верующих людей – но верят-то они как бешиорцы. Христиане… На Квирине, правда, они совсем другие, но все равно. Сейчас ведь еще и война с Беши.