Эмигрантка в Стране Вечного Праздника
Шрифт:
******
Возможно, моё заявление многих повергнет в шок. Тем не менее, буду откровенна: очень неприятное впечатление произвело на меня посещение пятизвёздочного ресторана. Произошло это в самый разгар рождественских праздников, когда владелец фирмы, в которой работал мой муж, пригласил его в числе других служащих на званый ужин в шикарный ресторан. Это приглашение распространялось на супруг работников фирмы, поэтому мне предстояло явиться туда с ним за компанию. Этот пятизвёздочный ресторан располагался на территории старинного дома, ранее принадлежавшего семейству местных аристократов, донельзя его запустивших, чем впоследствии воспользовалось агентство по недвижимости, приобретшее у них за гроши все здание. В дальнейшем оно было отреставрировано и продано за баснословную сумму денег, а новый владелец старинного дома превратил его в пятизвёздочный отель с рестораном на первом этаже. Признаюсь, что предложение отужинать там меня не столько обрадовало, сколько озадачило, прежде всего, потому, что я не знала, в чём туда пойти и как отреагируют окружающие, если мой внешний вид не впишется в шикарную обстановку. Несколько дней подряд я ломала себе голову над этой проблемой и в итоге решила надеть чёрное платье средней длины, классического прямого покроя, с длинными рукавами и аккуратным, чуть закругленным вырезом, под горло. Словом, мой выбор пал на тот тип одежды, который сама Коко Шанель считала образцом элегантности. Надо сказать, я не ошиблась, поскольку, очутившись в холле отеля, сразу же гармонично вписалась в коллектив горничных, передвигавшихся по нему все как одна в платьях такого же цвета и покроя. Впрочем, поначалу я не обратила на это внимания, пока ко мне не приблизилась богато одетая пожилая супружеская пара, и они попросили принести им в номер пару рулонов туалетной бумаги. При этом клиенты отеля вежливо извинились передо мной за перерасход, а я, не совсем понимая, в чём дело,
Несложно понять, как чувствует себя обычный человек с достатком ниже среднего в ресторане, где за соседними столиками сидят господа, увешанные дорогими украшениями из золота и бриллиантов. В их окружении ощущаешь себя зажато, подавленно, в общем, не в своей тарелке. В тот вечер расторопный метрдотель подбежал к нашей группе и, угодливо расшаркиваясь, предложил пройти к заранее накрытому для нас столу. Как только мы расположились на мягких, слегка пружинящих стульях, за нашими спинами, словно из-под земли, выросли официанты. Все как один они были двухметрового роста, в безупречно отутюженных тёмных костюмах, с невозмутимыми выражениями на лицах – точь-в-точь как заправские вышибалы, и ощущение довлеющей официантской массы не покидало нас на протяжении всего ужина. Другим неприятным моментом было то, что они никому не позволяли самостоятельно наполнить свои бокалы и с удивительным упорством делали это сами. Заметив, что у кого-то из нас опустел фужер, стоявший за спиной официант тут же заполнял его до середины вином или шампанским. В какой-то момент я даже испугалась, заметив угловым зрением нависшую над моим плечом руку, и, обернувшись назад, неловким движением локтя опрокинула на скатерть свой бокал, чуть его не разбив. В тот вечер за нашим столом не велось задушевных бесед, не рассказывалось весёлых историй и типичных для застолья пошловатых анекдотов, а виной этому были стоявшие над душой официанты, в присутствии которых никому из нашей группы так и не удалось расслабиться. В дополнении к этому неприятному обстоятельству, наесться досыта тоже не получилось по причине концептуального отличия кухни пятизвёздочного ресторана от обычной, с нормальными порциями. Несмотря на то, что количество поданных нам деликатесов в общей сложности оказалось немалым, однако, еды на каждой тарелке лежало, прямо сказать, кот наплакал. В результате званым ужином остался доволен лишь пригласивший нас туда и целиком оплативший эту дорогостоящую трапезу шеф моего мужа, заявивший на выходе из ресторана: «Главное в еде – это не победа над чувством голода, а приобщение к прекрасному, то есть дегустация! Ведь если целью употребления пищи является насыщение, то скажите, чем тогда мы отличаемся от животных?»
Лично я с данным утверждением не согласна, поскольку считаю, что как раз в этом мы нисколько не отличаемся от братьев наших меньших. Иначе говоря, без пищи протянешь ноги, поэтому ее должно быть достаточное количество. Что же касается процесса дегустации, то расскажу об одном интересном факте. Знаете ли вы, каким способом производители сыра проверяют свои продукты на предмет вкусового качества? Эти европейцы отправляются в лес, а там, устроившись на целую ночь в кустах, неусыпно следят за тем, какому из сыров дикие лисы отдадут наибольшее предпочтение. Указанная традиция сложилась после того, как европейские учёные обнаружили у лесных лисиц утончённые дегустационные способности. С тех пор владельцы сырных фабрик взяли себе за правило собираться на какой-нибудь лесной опушке раз в год. Поздним вечером они выставляют там ряд пронумерованных тарелок с кусочками своих сыров, а сами прячутся в кусты, надев шлемы с приборами ночного видения. На протяжении ночи опушку с сырами посещают вышедшие на охоту рыжие лисицы, которые, обнюхав по очереди все кусочки сыра, первым пробуют тот, который на их взгляд является самым вкусным. Нетрудно догадаться, что в этом конкурсе побеждает сыр, вызвавший у ночных дегустаторов наибольший интерес. Да что там европейцы! Мы, россияне, уже давно догадались об этих способностях у животных, используя вместо лисы обычную кошку или собаку. Зачем далеко ходить, когда подобный эксперимент можно провести у себя дома? Чтобы протестировать колбасу на предмет съедобности, всего-навсего нужно отрезать от неё маленький кусочек и угостить им своего четвероногого друга. Если домашний любимец, понюхав её, решительно отвернётся и отойдёт в сторону, то это означает, что она не очень или совсем несъедобная, поэтому никому не рекомендуется употреблять её в пищу.
******
Полагаю, настало время рассказать о ресторанном бизнесе европейских сельчан на примере уже известных вам Перепёлок. В этом посёлке заведения общепита были семейным бизнесом, в котором одни родственники готовили еду, другие наводили порядок в помещениях ресторана, третьи закупали продукты, четвёртые обслуживали посетителей в зале, а иногда эти обязанности между ними чередовались. Рабочая обстановка местных ресторанчиков была очень шумной, поскольку поселковые официантки постоянно друг с другом перекрикивались, причём некоторые из них орали так, что посетители внезапно давились пищей. По аналогии с тем, как одна из песен А. Б. Пугачёвой посвящалась женщине, которая поёт, про официанток в Перепёлках можно было сказать: «Та, которая орёт», – поскольку кричали они зычно и по любому поводу. Только вооружившийся ножом и вилкой посетитель проглатывал первый кусок пищи, как у него над ухом раздавалось: «Капитолина, ты что?!» В следующую секунду с другого конца зала в ответ доносился мощный рокот грудного женского голоса: «Ты сама-то, Сабина, что, э-э?!» «Я-то? Я ничего! А ты?!» – отвечала гулом несущегося на всех парах паровоза Капитолина. «И я ничего!» – вторила ей Сабина, перекрывая своим криком звук телевизора, по которому транслировался футбольный матч в тот самый момент, когда в ворота забивали гол и на трибунах неистовствовали болельщики.
Самый посещаемый ресторан располагался на главной площади посёлка. Недостатка в посетителях в нём никогда не наблюдалось, и от большого объёма работы у шефа данного заведения сами собой развились удивительные способности. Его отличала исключительная быстрота речи, вкупе с молниеносной реакцией, за счёт которой ему удавалось одновременно диктовать меню и вписывать в блокнот заказы клиентов с четырех рядом стоящих столиков. Другим его талантом было цирковое жонглирование, которому он нигде не обучался, но, как говорится, жизнь заставила овладеть этим навыком. Во время работы он лихо подбрасывал в воздух тарелки и мог удержать на каждой руке одновременно по пять блюд, а, собирая со столов грязную посуду, умудрялся складывать из нее башни по двадцать тарелок каждая, которые легко и небрежно уносил на мойку. За это сельчане окрестили его Жонглёром. Надо было видеть, с какой быстротой он разливал напитки! Со стороны казалось, будто бокалы находятся в свободном аэродинамическом движении, не касаясь ни его рук, ни бутылки, из которой энергично им наполнялись, но при этом каждый напиток попадал в бокал нужного калибра в исключительно точной дозировке. Немудрено, что непрерывная работа в бешеном ритме обессиливала Жонглёра, и тогда ему требовалось немедленное расслабление. В такие дни к концу смены он находился в состоянии ощутимого алкогольного опьянения, и это в первую очередь сказывалось на его ручной координации. Вошедшее в привычку жонглирование давало осечку, и количество таковых иногда составляло две, три, четыре… и более десяти за вечер. При этом далеко не все уроненные им бокалы заканчивали своё существование на полу. Как нарочно, какой-нибудь из них выскальзывал из рук Жонглёра и выплёскивался прямо в лицо стоявшему за стойкой клиенту, заказавшему тот или иной напиток. Впрочем, проблем на этой почве обычно не возникало. Облитый клиент высовывал язык изо рта настолько, насколько это можно было сделать, старательно облизывал им прилегающую часть лица и пьяненьким голосом мямлил: «Шеф-ф-ф, другую нал-л-лей… Э-э-эта была за счёт заве-е-еде-е-ения». Да и кто является в бар поздно вечером, чтобы принять на грудь рюмку-другую чего-нибудь крепкого? Разумеется, только тот, кто уже выпил. По этой самой причине среди вечерних клиентов Жонглёра не было никого, кто обиделся бы на пролитый на него бокал спиртного.
Чуть поодаль от того ресторана находился другой, с детсадовским названием «Ёлочка», кстати говоря, нисколько не соответствовавшим своему напыщенному декоративному оформлению, состоявшему из большого количества неудачно подобранных громоздких вещей, которые в совокупности поражали редкостной деревенской безвкусицей. Около входной двери в металлических подойниках прошлого века произрастали удивительной колючести розы, настойчиво цеплявшиеся за любого посетителя. В ресторанном зале тонкие белые занавески, вышитые крестиком, украшали свисающие до пола длинные кисти, донельзя засаленные и почерневшие от грязи. Там же вдоль стен стояли колёса от старой деревянной телеги, попахивающие прогнившей колодой; а на широких полках, о которые посетители, вставая из-за столов, периодически задевали головами, горделиво возвышались старинные граммофоны. Владельца этого заведения жители посёлка окрестили Вруном за то, что он постоянно придумывал, как о себе, так и о блюдах своего ресторана что-нибудь эдакое, залихватское и неправдоподобное. Одно время Врун без устали расхваливал «экзотическое» происхождение своих стейков и шницелей. «Да я такую дичь в своём ресторане подаю, как ни у кого! – поколачивая себя в грудь кулаком, кичился он. – Заказываю местным охотникам. Так им и говорю, ребята, несите мне только свежатину. Как подстрелите птицу или зверя, так сразу давайте их ко мне на кухню! А потом всех этих куропаток и кабанов мои повара разделывают, снимают шкуры, ощипывают, в общем, всё по высшему классу». Однако вскоре Врун был пойман на лжи, причём по причине собственной непредусмотрительности, поскольку не учёл того, что новости в посёлке распространяются со скоростью ветра. Выяснилось, что мясо, подаваемое в его ресторане, на самом деле было обычной свининой, да ещё с истекшим сроком годности, которое регулярно поставляла ему за треть цены хозяйка одного местного супермаркета. Впрочем, такого рода огласка нисколько не смутила Вруна, и он по привычке продолжал врать на каждом слове, обманывая даже там, где, казалось бы, это не имело никакого смысла, причем всякий раз забывал, что, кому и когда говорил, а потому одну и ту же новость преподносил всем по-разному. Однажды в сельском супермаркете я стояла в очереди перед кассой за Вруном и стала свидетельницей его беседы с местными жителями, поинтересовавшимися, где он провёл свой отпуск. Одному из них Врун самодовольно сообщил, что отдыхал в Египте, другому – что съездил в Париж, а когда очередь дошла до кассирши супермаркета, то он стал рассказывать ей о том, как этим летом замечательно провёл время на солнечном побережье Бразилии.
Следующий ресторан находился в средней части Перепёлок, в глубине жилых домов, табличка на его входе гласила: «Длиннорукие». Владельцами и одновременно работниками этого заведения были мужчины, отец и сын, одинакового роста и комплекции. Оба они с виду напоминали бурых медведей средней пушистости, которая равномерно распределялась по их могучим телам: голове, большей части шеи, груди и рукам. Словом, почти всё, что не было прикрыто одеждой, имело изоляционный слой в виде густого тёмно-коричневого пуха. Детали внешнего облика обоих владельцев ресторана сочетались в них на редкость гармонично, как если бы о буром медведе можно было сказать: всё при нём. Вообразите себе двух широкоплечих и толстопузых мужчин среднего роста, с походкой, свидетельствующей о косолапости крайней степени. Впрочем, это нисколько не мешало их резвому перемещению по ресторанному залу с тарелками в руках. Лишь иногда, пробираясь в противоположных направлениях, они застревали между столами, упершись друг в друга круглыми животами, а в следующую секунду быстренько втягивали их внутрь, благодаря чему благополучно расходились без ущерба для себя и столовой мебели. Набор подаваемых в этом ресторане блюд свидетельствовал о неиссякаемом желании его владельцев накормить своих клиентов сытно, плотно, до отвала. Несмотря на то, что размеры тарелок для первых и вторых блюд были обычными, количество положенной в них еды превышало объем среднестатистического человеческого желудка. Супы подавались на стол в гигантских кастрюлях вместе с половниками; салатницы, помимо овощей и зелени, вмещали в себя около десятка дополнительных ингредиентов, таких как яйца, бекон, колбаса, кукуруза, креветки и т.д.; куски сыра можно было катать по столу колесом, а рыбой в порции на одного усмирить аппетит большой и голодной акулы. Даже десерты были настолько объёмными, что, глядя на них, хотелось не есть, а стонать, предвкушая последующие желудочно-кишечные страдания. Помню, как отобедав в этом ресторане первым и вторым и будучи уже не в силах подумать о куске торта, я заказала себе на десерт яблоко. Но когда официант положил его передо мной на стол, из недр моей души вырвалось: «М-м-ма-ма!!!», – поскольку этот фрукт был величиной с голову двухгодовалого ребёнка. Невольно закрались сомнения: «А это точно яблоко?», – и сразу после этого: «Да я его и за три дня не съем!» Впрочем, если бы в доисторические времена яблоки на деревьях были такого размера, вряд ли змей-искуситель сумел спровоцировать прародительницу Еву на библейский первородный грех. Просто-напросто потому, что это яблоко он не сумел бы донести до неё ни во рту, ни на хвосте.
Прямой противоположностью этому ресторану была располагавшаяся на окраине Перепёлок харчевня с затёртой вывеской на входе: «Крестьянка». Случайные посетители проваливались в неё, как в тёмную нору, в которой перво-наперво бросалась в глаза редкостная неухоженность. Стены харчевни были завешаны разнообразным хламом, от сломанных часов, потускневших открыток и фотографий, до почерневших стволов каких-то засушенных ещё в позапрошлом веке растений, а на столовой мебели лежал толстый слой никем никогда не вытираемой пыли. Взирая на всё это, было яснее ясного, что пожилая хозяйка нисколько не заботилась о внешнем виде своего заведения. Криво улыбнувшись своим посетителям, она настойчивым тоном предлагала им присесть за стол, на поверхности которого непременно красовались большие липкие пятна то ли жира, то ли грязи, и без капли смущения прямо на их глазах протирала его своим фартуком и скрипучим голосом спрашивала: «Ну что, соколики, проголодались? Ничего, сейчас я вас накормлю», – и, не давая им опомниться, диктовала меню, которое на протяжении всего существования харчевни было одним и тем же. Состояло оно из трёх блюд. На первое хозяйка «Крестьянки» подавала суп с макаронными изделиями, на второе – жареную рыбу с картошкой, а на десерт – сливочное мороженое. Даже когда на улице температура снижалась до минусовой отметки, и клиенты от этого десерта категорически отказывались, владелица харчевни, и она же повар, никогда не пыталась предложить взамен что-либо другое. В ответ она лишь недовольно пожимала плечами: «Не хотите, как хотите! Воля ваша». Пока же посетители были заняты поглощением первого и второго блюда, хозяйка «Крестьянки» периодически подходила к ним и подгоняла: «А ну ешьте, как следует, не размазывайте по тарелке! Всё у меня хорошее, свежее, вкусное, пальчики оближешь!» Если у кого-нибудь в тарелке оставались недоеденными суп или рыба, то она настойчиво требовала: «Почему не съедено?! Давай, милок, кушай до конца, чтобы ничего не осталось! А то ишь!» Разумеется, после такого обслуживания, отягощённого отсутствием кулинарного разнообразия, все, кому довелось побывать в харчевне «Крестьянка», больше туда не возвращались.
Следующий ресторан в Перепёлках назывался «Стол». Им заправлял худой и дряхлый старичок, жена которого занималась приготовлением пищи на кухне. Сам он в это время обслуживал посетителей в зале, а по выходным, когда работы было невпроворот, на помощь им приходили собственные дети, точного количества которых в посёлке никто не знал, а потому в беседах на эту тему нередко можно было услышать: «Никак не припомню, сколько их… То ли семь, то ли десять, в общем, что-то вроде этого». Внутреннее убранство «Стола» поражало фольклорным своеобразием. Каких только предметов домашней утвари и аграрного назначения там не было! Котелки, сковороды, коробы, топоры, утюги, корзины, утятницы и т.д. – всё это, начищенное до блеска, украшало стены и потолок ресторана, придавая ему исключительно уютный вид, и одновременно напоминало музей традиционного домоводства и земледелия. По правде говоря, любоваться на этот дизайн было гораздо приятнее, нежели размышлять о последствиях того, что будет, если какой-нибудь из крючков, удерживающих косу, граблю или пятидесятилитровую кастрюлю, вдруг сломается, и один из этих предметов свалится на голову посетителю ресторана. Наибольшей популярностью «Стол» пользовался среди молодёжи. Во-первых, потому что подаваемые в нём спиртные напитки стоили дёшево, а, во-вторых, в любое время суток там предлагался широкий ассортимент свежайших закусок, которые, как известно, поглощаются не столько ртом, сколько глазами. В те дни, когда от посетителей не было отбоя, супруга хозяина этого ресторана оставляла одну из своих дочерей на кухне, а сама занималась нарезкой овощей и колбас в углу ресторанного зала, неподалёку от барной стойки. Даже тогда её дряхлый муженёк, обслуживавший клиентов в качестве официанта, несмотря на свою сверхзанятость, находил возможность уделить своей супруге заслуженное внимание, одобрительно похлопав её по плечу или ущипнув мимоходом за заднее место.
Ещё был в Перепёлках ресторан, которым местные жители чрезвычайно гордились и не упускали возможности похвастаться приезжим, мол, вот какая у нас гастрономия высшего класса, не смотрите, что село, глубинка! Заведовал им мужчина с удивительно развитым чувством вкуса, не только гастрономического характера, то есть вкусом вообще, и за это в посёлке, с чьей-то лёгкой руки, его прозвали Дизайнером. С уверенностью можно сказать, что ему удавалось сочетать не сочетаемое и украшать, казалось бы, ничем не украшаемое. Помещение ресторана, доставшееся Дизайнеру по наследству, изначально представляло собой унылого вида закусочную, заставленную длинными деревянными столами и лавками, меню которой на протяжении многих десятилетий составляли сосиски в тесте и бутерброды. Принимая в учет, что эта гастрономическая точка располагалась на самом краю Перепёлок, в доме между проезжей частью и глубоким оврагом, становилось понятно, почему её путь к процветанию был тернист и сложен. Тем не менее, Дизайнер, получивший в полновластное владение эту закусочную, решил не предаваться унынию и приступил к её многоплановому преобразованию. С этой задачей он в рекордные сроки успешно справился, прежде всего, благодаря своим незаурядным поварским способностям. Он обожал импровизировать, создавая что-нибудь новое и аппетитное. Вскоре в ресторан повалили толпы желающих отведать изобретённого Дизайнером многослойного салата; супа из помидоров, тушёной брюквы и ирландского сыра; спагетти с креветками и сливовым вареньем; и другие очень вкусные и эксклюзивные блюда. К изумлению видавших виды городских пижонов, Дизайнер сумел преобразовать безликое помещение закусочной в ресторан с оригинальной модной обстановкой. Всё бы ничего, вот только он неустанно развивал у себя чувство вкуса, фиксируя внимание на положительных свойствах не только предметов неживой природы, но и человечества, а точнее, его женской части. Вскоре от слов Дизайнер перешёл к делу, и результатом этого явилось успешное оплодотворение десятка своих помощниц по кухне, всякий раз покидавших его ресторан с громким скандалом.