Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Верхарн Эмиль

Вечера

^{4}

Человечество

Перевод М. Волошина

О, вечера, распятые на сводах небосклона, Над алым зеркалом дымящихся болот… Их язв страстная кровь среди стоячих вод Сочится каплями во тьму земного лона. О, вечера, распятые над зеркалом болот… О, пастыри равнин! Зачем во мгле вечерней Вы кличете стада на светлый водопой? Уж в небо смерть взошла тяжелою стопой… Вот… в свитках пламени… в венце багряных терний Голгофы — черные над черною землей!.. Вот вечера, распятые над черными крестами, Туда несите месть, отчаянье и гнет… Прошла пора надежд… Источник чистых вод Уже кровавится червонными струями… Уж вечера распятые закрыли небосвод…

Под сводами

Перевод М. Донского

Сомкнулись сумерки над пленными полями, Просторы зимние огородив стеной. Мерцают

сонмы звезд в могильной мгле ночной; Пронзает небеса их жертвенное пламя. И чувствуешь вокруг гнетущий медный мир, В который вплавлены громады скал гранитных Где глыба каждая — каких-то первобытных Подземных жителей воинственный кумир. Мороз вонзил клыки в углы домов и башен. Гнетет молчание. Хотя б заблудший зов Донесся издали!.. Бой башенных часов Один лишь властвует, медлителен и страшен. Ночь расступается, податлива как воск, Вторгаются в нее безмолвие и холод. Удары скорбные обрушивает молот, Вбивая вечность в мозг.

Холод

Перевод Г. Шенгели

Огромный светлый свод, бесплотный и пустой, Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность, Столь недоступная для жалобы людской, — И в зеркале его застыла зримо вечность. Морозом скована серебряная даль, Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы, И плоские поля; мороз дробит хрусталь Просторов голубых, где звезд сияют жала. Немотствуют леса, моря, и этот свод, И ровный блеск его, недвижный и язвящий! Никто не возмутит, никто не пресечет Владычество снегов, покой вселенной спящей. Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, — И в сердце страх живет пред царствием зимы, Боязнь огромного и ледяного бога.

Соломенные кровли

Перевод М. Донского

Склонясь, как над Христом скорбящие Марии, Во мгле чернеют хутора; Тоскливой осени пора Лачуги сгорбила худые. Солома жалких крыш давно покрылась мхом, Печные покосились трубы, А с перепутий ветер грубый Врывается сквозь щели в дом. Склонясь от немощи, как древние старухи, Что шаркают, стуча клюкой, И шарят вкруг себя рукой, Бесчувственны, незрячи, глухи, Они запрятались за частокол берез; А у дверей, как стружек ворох, Опавшие листы, чей шорох Заклятий полон и угроз. Склонясь, как матери, которых гложет горе, Они влачат свои часы В промозглой сырости росы На помертвелом косогоре. В ноябрьских сумерках чернеют хутора, Как пятна плесени и тленья. О, дряхлой осени томленье, О, тягостные вечера!

Лондон

Перевод Г. Шенгели

Вот Лондон, о душа, весь медный и чугунный, Где в мастерских визжит под сотней жал металл, Откуда паруса уходят в мрак бурунный, В игру случайностей, на волю бурь и скал. Вокзалы в копоти, где газ роняет слезы — Свой сплин серебряный — на молнии путей, Где ящерами скук зевают паровозы, Под звон Вестминстера срываясь в глубь ночей. И доки черные; и фонарей их пламя (То веретёна мойр в реке отражены); И трупы всплывшие, венчанные цветами Гнилой воды, где луч дрожит в прыжках волны; И шали мокрые, и жесты женщин пьяных; И алкоголя вопль в рекламах золотых; И вдруг, среди толпы, смерть восстает в туманах… Вот Лондон, о душа, ревущий в снах твоих!

Морские скитальцы

Перевод Ю. Александрова

Они пускались в путь, услышав странный зов Из глубины веков, из океанской дали, Где голоса сивилл порою окликали, Подобно эху скал и отгулу холмов. Ряды волшебных лун сияли на причале, Пускались в путь суда под флагом золотым, И смеху черных юнг, спеша к бортам крутым, Раскаты белых волн в лагунах отвечали. И обнимал покой плывущих сквозь года, И взгляды млечных звезд мерцали в небе черном, И теплый ветер был попутным и упорным, Толкая корабли — с которых пор? Куда?.. Гиганты-города взносили башни-руки Над блеском серых крыш, над радугой стекла, Над окнами, чей взгляд печаль обволокла, С чьих век слеза текла в ненастный миг разлуки. Ревели впереди вулканы-острова, И рыжих солнц клыки сверкали в бездне синей Над алостью песка, над каменной пустыней, Где только смерть одна всегда, во всем права. Забытые места, где бронзовые храмы В гербах укрыли прах ревнителей креста, Где древние цари, давно замкнув уста, На тронах всё сидят, недвижны и упрямы. Народов тяжкий быт, которые в своей Гордыне вековой давным-давно устали; Народов красный гнев, которые восстали, Проснувшись на заре и веря только ей. И пьедесталы гор, и черные оскалы Таинственных пещер над грозной мастерской, Где великан морской с повадкой нелюдской Кувалдой водяной раскалывает скалы. И

грохоты портов, и вспышки маяков, Поднявших гордо лбы, несущих свет и силу. Но в предзакатный час ты вспомнишь вдруг могилу, Где спят отец и мать под шорохи венков. И вспомнишь тихий дом и звон часов знакомый На ратуше простой в родимом городке. Скитаниям конец. Ты где-то вдалеке, Но ты плывешь назад, самим собой влекомый. Пора вам отдохнуть на милом берегу Под сенью старых лоз, в молочной мгле тумана. Но те, кто были там, в просторах океана, Останутся пред ним заведомо в долгу. Не знать вам ласки дней, не ведать вам вовеки Покоя жизни той, что спит на дне души. Вас будут вечера в предательской тиши Виденьями томить, пронзая солнцем веки. И будет ваша боль пожизненно долга, И снова и опять в портале бирюзовом Вас будут окликать мечты усопшей зовом Иные небеса, иные берега.

Умереть

Перевод Ю. Александрова

Багровая листва и стылая вода. Равнина в красной мгле мала и незнакома. Огромный вечер, там, над краем окоема, Выдавливает сок из тучного плода. И вместе с октябрем лениво умирая, Пылающую кровь роняет поздний сад, И бледные лучи ласкают виноград, Как четки в смертный час его перебирая. Угрюмых черных птиц приблизился отлет. Но листья красные сметает ветер в груду, И, длинные усы протягивая всюду. Клубничные ростки кровавят огород. И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа Все ближе, но пока проходит стороной. А лес еще богат звенящей тишиной И злата у него побольше, чем у Креза… Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть — В наплыве дум, лучей и терпких ароматов, Храня во взорах кровь и золото закатов И гибнущей листвы торжественную медь! О, умереть, истлеть, как слишком налитые Огромные плоды; как тяжкие цветы, Повисшие теперь над краем пустоты На тоненькой своей зелено-желтой вые!.. Для жизни на земле мы непригодны впредь. В спокойствии немом лучась багряной славой, Дозрели мы с тобой до смерти величавой, Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть. Как осень плоть моя, как осень — умереть!

Крушения

^{5}

Меч

Перевод М. Донского

С насмешкой над моей гордынею бесплодной Мне некто предсказал, державший меч в руке: Ничтожество с душой пустою и холодной, Ты будешь прошлое оплакивать в тоске. В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов, Стать сильным, как они, тебе не суждено; На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав, Ты будешь, как больной, смотреть через окно, И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют, И скука въестся в плоть, желания губя, И в черепе твоем мечты окостенеют, И ужас из зеркал посмотрит на тебя. Себя преодолеть! Когда б ты мог! Но, ленью Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет; Чужое и свое, двойное утомленье Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет. Заплещет вещее и блещущее знамя, — О, если бы оно и над тобой взвилось! — Увы! Ты истощишь свой дух над письменами, Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось. Ты будешь одинок! — В оцепененье дремы Прикован будет твой потусторонний взгляд К минувшей юности, — и радостные громы Далёко в стороне победно прогремят!

Исступленно

Перевод М. Донского

Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли И так мрачна! — но все ж, препятствия круша, Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли, Скачи, во весь опор скачи, моя душа! Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный, Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь Лети, кипя, храпя, зализывая раны, Скользя, и падая, и поднимаясь вновь. Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же! Ярится ненависть под шпорами судьбы; Еще ты не мертва, еще в последней дрожи Страданье под хлыстом взметнется на дыбы. Проси — еще! еще! — увечий, язв и пыток, Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг, И каждой порой пей, пей пламенный напиток, В котором слиты боль, и ужас, и восторг! Я надорвал тебя в неистовой погоне! О кляча горестей, топча земную твердь, Мчи одного из тех, чьи вороные кони Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!

Осенний час

Перевод Г. Шенгели

Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! Под гнетом северным хрипят и стонут ели, Повсюду на земле листвы металл и кровь, И ржавеют пруды и плесневеют вновь, — Деревьев плач — мой плач, моих рыданий кровь. Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! Под гнетом холода кусты оцепенели И вот, истерзаны, торчат в пустых полях Вдоль узкой колеи, на траурных камнях, — Их рук — моих, моих печальных рук размах. Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! В промерзшей колее колеса проскрипели, Своим отчаяньем пронзая небосклон, И жалоба ветвей, и карканье ворон — Стон сумрака — мой стон, затерянный мой стон.