Эмили Картер. Черный оракул
Шрифт:
— Смотри, — не приказал, а мягко попросил он. — Ее звали Тиамея.
Это было похоже на удар током. Меня тряхнуло так, что мои зубы невольно клацнули. Зажмурившись, я открыла рот, пытаясь дышать глубже. В голове гудело так, будто в ней поселился рой пчел. Мне хотелось немедленно покинуть кабинет, замок, Изнанку. Уйти отсюда, чтобы больше никогда не видеть этих людей, не знать их, не слышать.
Вот только в тот момент, когда желание это стало столь сильным, что сопротивляться ему было почти невозможно, перед мысленным взором возникло лицо Рейна. Он смотрел внимательно, а потом едва уловимо улыбнулся.
— Она была простой деревенской девчонкой. Мой сын встретился с ней случайно, но после того перестал говорить о чем-либо, кроме нее. Ты не представляешь, как надоедает слушать мелкого мальчишку, который, не затыкаясь, рассказывает о своей маленькой подружке. А сколько радости было, когда он понял, что она ведьма. Как только это стало известно, будущее было предрешено, — последние слова Десмонда прозвучали тяжело.
Открыв глаза, я протянула руку. Он, не медля, вложил миниатюру в мою ладонь. Вздохнув так, словно собиралась прыгнуть в воду с высокой вышки, я опустила взгляд на рисунок.
Черные немного вьющиеся волосы, темные, большие и поразительно наивные глаза, загорелая кожа, тонкий нос, пухлые губы, вытянутый овал лица. Она смотрела смущенно и чуть испуганно, словно ее силой заставили позировать для портрета. А ведь все так и было.
— Давай, это будет весело!
— Не хочу. Я слышала, что художники могут заточить в портрет чужую душу. А вдруг такое произойдет со мной?
— Не говори глупости. Ничего подобного быть не может. Я точно знаю.
— Откуда?
— Знаю, и все. Или ты мне не веришь?
— Верю. Но…
— Обещаю, с тобой ничего не случится.
— Ну хорошо. Я тебе верю.
Она не была похожа на меня, но при этом я точно знала, что это…
…я.
Глава 7
— Тиа, скажи, ты хотела бы быть со мной всегда? — спросил меня Рейн, явно сильно смутившись. Но даже так он все равно смотрел прямо и твердо.
— О чем ты говоришь? — я неловко засмеялась, стараясь не обращать внимания на сжавшееся в груди сердце. Неужели он имеет в виду…
Схватив меня за руки, он сжал пальцы. Получилось совсем не больно, а нежно и осторожно.
— Ты выйдешь за меня? — торопливо выпалил он, глядя на меня сверкающими от волнения глазами.
— Выйти? — я непонимающе моргнула, а потом вся вспыхнула, пытаясь вырвать свои руки. — Ты что? Разве так можно шутить? Рейн! Мы не можем пожениться!
— Почему? — Рейн нахмурился.
— Потому что нам не позволит твой отец, — серьезно произнесла я, подавляя в душе тоску и боль. И пусть слова Рейна сделали меня самой счастливой, но счастье это было омрачено суровой реальностью. — Кто ты и кто я? Ты сын господина, Рейн, а я простолюдинка. Твой отец, никогда не даст согласие на такое. Я уверена, для тебя уже подобрали подходящую невесту.
— Глупости, — отмахнулся Рейн. — Это все, что тебя волнует? To есть ты не против?
— Я… — запнулась, пытаясь отыскать еще причину. — Я ведь ведьма, — прошептала, заглядывая в глаза Рейна. — Тебя это не пугает?
— Почему это должно меня пугать? — удивился Рейн. — Это здорово! Смотри.
Вытянув руку перед собой, Рейн чуть напрягся. На его пальцах вспыхнул и погас черный огонек.
Я невольно вздрогнула, с ужасом уставившись на него.
— Ты что? — зашипела, с тревогой глядя по сторонам. — Никогда так не делай. А если кто-нибудь увидит? Тебя ведь подвергнут святому очищению! Обещай мне, что не будешь так больше делать, — потребовала я, глядя на любимого.
— Но…
— Обещай, — настаивала я.
— Ладно, ладно, — он засмеялся, поднимая руки так, чтобы я видела ладони. — Обещаю. Так я делать больше не буду.
Я выдохнула облегченно и улыбнулась.
— Спасибо, — прошептала, а в следующий миг ощутила, как меня обнимают и целуют. Нежно и бережно, слоено я нечто невероятно ценное и нужное. От этого в груди все сладко сжалось. Я невольно застонала и…
Открыла глаза.
Подняв руку, прикрыла ей глаза. Теперь не осталось никаких сомнений, что мои сны — это прошлое, которое по какой-то причине решило напомнить о себе.
Все это звучало невероятно.
— Что со мной случилось? — спросила я, будучи уверенной, что в комнате по- прежнему не одна.
— Ты потеряла сознание, — ответил Десмонд.
— Не сейчас, — пояснила я. — Тогда.
Честно говоря, я и сама знала ответ на этот вопрос, просто хотела убедиться.
— Тебя сожгли, — голос Десмонда дрогнул. — На костре.
Я кивнула, не отнимая руку от лица. Я знала это. Вот почему все мои сны- воспоминания всегда заканчивались обжигающим огнем. Я не помнила свою прошлую жизнь полностью. В памяти всплывали лишь отдельные фрагменты, словно кадры просмотренного когда-то давно фильма.
— Разве такое возможно? — спросила я тихо, а потом все-таки села. Перед лицом тут же появился стакан с водой. — Спасибо, — поблагодарила, забирая воду из рук Десмонда.
— Чего в нашем мире не бывает, — ответил колдун. — Хотя я встречаю такое в первый раз.
— Понятно. — Я отпила, ощущая некую заторможенность. Все-таки не каждый день узнаешь, что твои сны — не сны вовсе, а воспоминания о давно потерянной жизни.
Я раньше никогда особо не задумывалась о подобном. Хотя…
Здесь коты становятся людьми и наоборот. Здесь на каждом углу поджидают монстры, которых еще совсем недавно я считала простой выдумкой. Так почему бы душе не переродиться через четыреста лет?
Новая информация вполне успешно уложилась в моей голове. Удивительно, но шок, испытанный мною, почти прошел. Впрочем, волнение все равно осталось.
— А Рейн? — спросила я, поднимая взгляд на Десмонда. — Он знает?
— Не думаю, — хмыкнул Десмонд. — Он устал ждать, поэтому перестал обращать на мир внимание.
— Устал ждать?
— После того как ты погибла, Рейн столкнулся с гадалкой. Такие колдуньи не редкость. Совет их не трогает, видимо считая, что дар подобных людей не настолько мощный, чтобы доставить им проблемы. И эта женщина поведала ему, что ты вернешься, но не назвала срок. Рейн ждал. Первые сто лет он постоянно перемещался по миру, опасаясь, что пропустит твое появление. Потом реагировал только на рождение ведьм. Проверял их всех. Постепенно он начал терять веру. Видимо, решил, что та гадалка солгала ему. Искать он перестал только в последние лет пятьдесят.