Эмилия Галотти
Шрифт:
Одоардо. Вы правы, сударь, вы правы.
Маринелли. Однако, любезная графиня, могу ли я сперва иметь честь проводить вас до вашей кареты?
Орсина. Да нет, нет!
Маринелли (резким движением хватает ее за руку). Разрешите мне исполнить мою обязанность.
Орсина. Только полегче! Я освобождаю вас от этой обязанности, сударь. Подобные вам всегда вменяют себе в обязанность учтивость для того, чтобы иметь возможность пренебрегать своими подлинными обязанностями. Доложить об этом достойном человеке - вот ваша обязанность, и чем скорее, тем лучше.
Маринелли. Вы забыли, что сам
Орсина. Пусть придет и еще раз велит мне. Я жду его.
Маринелли (тихо полковнику, отведя его в сторону).. Сударь, я должен оставить вас здесь с дамой, которая... у которой... рассудок которой... вы понимаете меня? Я говорю вам это, чтобы вы знали, как относиться к ее словам, которые иногда бывают весьма странны. Лучше всего не вступайте с ней ни в какие разговоры.
Одоардо. Хорошо. Только поторопитесь, сударь.
Явление седьмое
Графиня Орсина, Одоардо Галотти.
Орсина (после небольшой паузы, в течение которой она с состраданием глядит на полковника, он же смотрит на нее с легким любопытством). Что он вам тут сказал, несчастный вы человек?
Одоардо (про себя, но полуобращаясь к ней). Несчастный?
Орсина. Конечно, это не могло быть правдой. А если он правду и сказал, так не ту, которую вам предстоит узнать.
Одоардо. Предстоит узнать? Разве я уже не достаточно знаю? Сударыня! Да говорите же, говорите же!
Орсина. Вы ничего не знаете?
Одоардо. Ничего.
Орсина. Добрый и милый отец. Чего бы я ни дала, чтобы вы были и моим отцом... Простите... Несчастные с такой готовностью привязываются друг к другу. Я бы честно хотела делить с вами скорбь и возмущение.
Одоардо. Скорбь и возмущение? Сударыня... Но я забыл... Говорите же.
Орсина. Что, если это единственная ваша дочь? Ваше единственное дитя? Впрочем, единственное или нет, разве не все равно? Несчастное дитя всегда единственное.
Одоардо. Несчастное?.. Сударыня!.. Впрочем, чего ж я хочу от нее?.. Но, клянусь богом, безумные так не говорят!
Орсина. Безумные? Значит, вот что он сказал вам обо мне. Ну, что же, это, может быть, еще не самая грубая его ложь. Я подозреваю что-то в этом роде!.. И верьте, верьте мне: кто при некоторых обстоятельствах не лишится рассудка, тому нечего лишаться.
Одоардо. Что мне думать?
Орсина. Вы не должны презирать меня! Ведь и у вас есть рассудок, добрый старик, и у вас... я вижу это по решительному выражению вашего лица... и у вас есть рассудок, а стоит сказать мне слово, и вы его лишитесь.
Одоардо. Сударыня! Сударыня! Я лишусь его еще до того, как вы мне скажете это слово, если вы не скажете мне его сейчас же!.. Скажите мне его! Скажите мне его! Или неправдой, неправдой будет то, что вы принадлежите к числу тех безумных, которые достойны нашего сострадания, нашего уважения... Вы попросту глупы. У вас нет того, чего у вас и не было.
Орсина. Так слушайте же! С чего это вы решили, будто вы все уже знаете? Вы знаете, что Аппиани скончался?
Одоардо. Умер? Умер? Ах, сударыня, вы нарушаете уговор. Вы хотели лишить меня рассудка, а разрываете мне сердце.
Орсина. Это лишь так, между прочим! Но далее... жених убит, а невеста ваша дочь... то, что совершилось с ней, хуже смерти.
Одоардо.
Орсина. Нет, не умерла. Нет, добрый отец, нет! Она жива, она жива. Теперь-то она только начнет жить по-настоящему. Жизнь, полная наслаждений. Самая прекрасная, самая веселая, привольная жизнь, - до тех пор, пока она не кончится.
Одоардо. Но где же слово, сударыня, то единственное слово, которое должно меня свести с ума! Скажите же его! Не лейте ваш яд по капле. Одно это слово! Скорей!
Орсина. Хорошо. Составьте же его по слогам! Утром принц во время мессы говорил с вашей дочерью. После обеда она у него в его увеселительной... увеселительной резиденции.
Одоардо. Говорил с ней во время мессы? Принц с моей дочерью?
Орсина. С какой искренностью! С каким жаром! Им надо было договориться о немаловажном деле. И очень хорошо, если они договорились; очень хорошо, если ваша дочь добровольно укрылась на этой вилле. Таким образом, видите: это выходит не насильственное похищение, а всего лишь маленькое... маленькое убийство...
Одоардо. Клевета! Проклятая клевета! Я знаю мою дочь. Если было убийство, то было и похищение. (Дико озирается, в бешенстве топает ногой.) Ну, Клаудия! Ну, жена! Вот дожили до радости! О милостивый принц! О, какая исключительная честь!
Орсина. Что, подействовало, старик? Подействовало?
Одоардо. Я стою здесь перед разбойничьим логовом. (Шарит по карманам своего камзола и убеждается, что безоружен.) Удивительно, что я второпях не позабыл еще своих рук! (Ощупывает все карманы, словно ищет что-то.) Ничего! Решительно ничего! Нигде.
Орсина. Ах, я понимаю! Этим я могу вам помочь! Я принесла с собой. (Вынимает кинжал.) Возьмите! Возьмите скорей, пока никто нас не видит. У меня есть еще кое-что... Яд... Но яд - это только для нас, для женщин, это не для мужчин. Возьмите же его! (Передает ему кинжал.) Возьмите же!
Одоардо. Благодарю, благодарю... О, милое дитя, кто скажет, что ты безумная, тот будет иметь дело со мной.
Орсина. Спрячьте его, спрячьте скорее. У меня не будет случая воспользоваться им. От вас этот случай не уйдет. И вы этот случай - первый, самый лучший случай - вы не упустите его, если вы мужчина. Я - я только женщина, но я пришла сюда вооруженная, с твердым решением. Мы-то, мы можем во всем довериться друг другу, старик. Ведь мы оба оскорблены. Оскорблены тем же самым соблазнителем... Ах, если б вы знали... если бы вы знали, как беспредельно, как невыразимо, как немыслимо я им была оскорблена и еще буду оскорблена... Вы забыли бы свою обиду. Знаете ли вы меня? Я - Орсина. Обманутая, брошенная Орсина. Может быть, брошенная только из-за вашей дочери. Но при чем тут ваша дочь? Скоро он бросит и ее... Потом еще другую! А там опять другую! Ах! (Как бы в восторге.) Какая небесная фантазия! Если бы когда-нибудь все мы, целая толпа брошенных им, если бы все мы превратились в вакханок, в фурий, и он оказался бы среди нас, и мы бы растерзали его тело, разорвали бы его на части, рылись бы во внутренностях, чтобы найти сердце, то сердце, которое изменник обещал каждой из нас и ни одной не отдал. Ах! Вот это был бы праздник! Это был бы праздник!