Эммануэль. Римские каникулы
Шрифт:
– Блудница, – шепчет низкий голос, – исповедуйся.
«Священник!» – думает пораженная Эммануэль.
И она невольно восклицает:
– Дерьмо!
Тяжелый удар обрушивается на ее щеку. Мервея сжимает ее руку, как бы призывая к осторожности. Эммануэль, однако, приятно ощутить этот удар. Словно выходя из подземного мира, мужской голос повторяет:
– Я покараю тебя за твои грехи и твои безобразные мысли – прошлые, настоящие и будущие.
Английский акцент неизвестного совершенен, возможно даже более
– Что ты хочешь от меня услышать? – шепчет Эммануэль смиренно, стараясь подхватить игру.
«Было бы смешно, – думает она одновременно, – если бы Мервея поместила магнитофон за одним из зеркал».
Ее удовольствие подточено страхом: высокая фигура, голос и поведение неизвестного не подразумевают игру. Она предчувствует, что за этими кудрями и этими молодыми губами скрывается драма. Никто не входит так в неизвестный дом, чтобы овладеть в темноте женщиной, за которой невольно шпионил, разве что ради мотива, более убедительного, чем страх, чем даже удовольствие, которое обещает подобное приключение.
Молодой человек колеблется, по-видимому разоруженный подчинением кающейся грешницы. Эммануэль решает его подбодрить. Ее рука медленно спускается к животу мужчины, предупреждает его оборонительные жесты и хватает длинный стержень, такой сильный и твердый. Она сжимает его руками.
– В каких грехах ты хочешь чтобы я призналась? – нежно спрашивает она.
После этого между нею и неизвестным устанавливаются отношения, которые исключают Мервею. Ее сердце колотится, готовое вырваться из груди, пока проходят пять долгих секунд молчания. От нее зависит все: соучастие, правда, удовольствие.
– Я буду задавать тебе вопросы, – тихо говорит мужчина, – а ты будешь отвечать только «да» или «нет», если я не попрошу дать более полный ответ.
Эммануэль ликует. Он хочет продолжить игру. Он принял ласки Эммануэль, не привлекая Мервею. Они предают ее в ее же присутствии – женщину, которая любит их обоих и которая доверилась им. Что может быть более захватывающим? Эммануэль держит член мужчины, который продолжает укрепляться, как будто для того, чтобы заключить пакт о прелюбодеянии. Член крепнет под ее пальцами, как змея, готовая к атаке.
Чтобы убедиться, что американка ничего не заметила, Эммануэль снова протягивает к ней руку, да так, что Мервея может легко коснуться ее груди. Совершенно очевидно, что правая рука ее подруги уже лежит на ее влагалище. Она убеждается в этом, проведя по другой руке от плеча до локтя. Он прикасается пальцами к губам Мервеи, затем возвращается к груди. Эммануэль прихватывает напряженный сосок, а изменница опускает ему крайнюю плоть. Медленно, до пределов возможного.
– Сколько мужчин тобой обладало?
– Много.
– Сколько? Я хочу знать количество.
– Может быть, двадцать пять или тридцать.
Трепет пениса подтверждает,
– И это все?
– Дважды я занималась проституцией, и я давала свое тело всем, кто его хотел.
– Ты была пьяна?
Эммануэль яростно протестует.
– Никогда. Мне не нужен алкоголь, чтобы раскрепоститься. Это мое естественное состояние.
– Получается, что ты всегда действовала в полном сознании?
– Всегда.
Инквизитор делает паузу. Очевидно, тон этого признания вполне доверителен. Или, может быть, неизвестному нужны новые стимулы для следующих вопросов. «Он делает это впервые, – думает Эммануэль, – даже если он и мечтал об этом тысячу раз. И он наверняка мастурбировал при этом, воображая исповедь. Или, возможно, он на самом деле уже делал это. Если, конечно, это действительно священник. И он страдал от прелестей ада каждый раз, когда красивая кающаяся возлежала на его груди».
– Как они тобой овладевали?
– По-разному.
– Расскажи.
Эммануэль начинает медленно мастурбировать. Член крайне тверд, слегка изогнут. Внутри женщины он должен достигать стенки матки. Эммануэль мудро дозирует ласку. Она не хочет потерять плод своей жертвы. Другой рукой, с перерывами, она сжимает груди Мервеи. Она вынуждена играть на два фронта и заставлять каждого верить, что ее действия ориентированы только на него, чтобы они оба наслаждались этой иллюзией.
– Меня имели в рот, во влагалище, сзади, в руки, между грудей. Они наслаждались мною, как хотели, как будто я им разрешила и даже спровоцировала.
– Ты делала это тайно или публично?
– В зависимости от обстоятельств. Но я предпочитаю заниматься этим на публике.
Он снова отвешивает ей пощечину, она такая же сильная, как и в первый раз. Эммануэль бросает грудь Мервеи и прикладывает руку к горящей щеке. Ужасный голос гремит:
– Значит, тебе нравится, когда другие наблюдают за твоими непристойными действиями? Ты хочешь, чтобы они стали твоими попутчиками по дороге в ад?
– А что в этом плохого? – стонет Эммануэль в изумлении. – Необходимо учиться друг у друга. В противном случае, разве можно было бы уметь читать, писать или сочинять музыку?
Этот аргумент блокирует реакцию духовника, но Эммануэль чувствует в темноте, что его рука вновь готова ударить ее, наказывая. В то же самое время нежно, соблюдая тайну их пакта, она мягко движет рукой вокруг его пениса, лаская его и уже предвосхищая наступление экстаза. Она чувствует, как он вибрирует под ее пальцами, а также убеждается, что Мервея спокойно занимается сама собой так, как ей нравится. Она на миг оставляет грудь, которую продолжала поглаживать, скользит к животу и обнаруживает там дрожащие в ритме мастурбации пальцы.