Эммануэль. Римские каникулы
Шрифт:
– Они страшно оскорбляют. Меня, которая в этой области…
– А им не случалось вас бить?
– Нет. Когда я, наконец, позволяю им кончить, их облегчение так велико, что они изливают в меня всю свою сперму, а потом падают, словно мертвые. Некоторые даже потом благодарят меня!
Эммануэль удивлена такой жестокостью, но предпочитает промолчать. Кроме того, Мервея, похоже, забыла про свою спутницу. Тихо-тихо она позволяет пальцам продолжать свою медленную работу…
Внезапный шум заставляет Эммануэль повернуться. Открывается высокая расписная деревянная дверь,
– Танцовщицы прибыли из аэропорта, – объявляет она. – Нужно доставить их сюда.
Затем, повернувшись к Мервее, которая при ее появлении подпрыгнула, как кошка, сжала колени и бросила на нее полный ненависти взгляд, она кричит:
– А вы убирайтесь отсюда! И побыстрее!
Ошеломленная Эммануэль видит, как американка вскакивает, собирает свою одежду и медленно выходит, лицемерная и сгорбленная, как дикий зверь перед укротителем.
Прибегают слуги и осторожно снимают защитную упаковку со статуэток. Эммануэль может наконец их рассмотреть.
Она следует за Сильваной, которая проверяет их одну за другой, нет ли повреждений. Эммануэль чувствует в этом деле некую недомолвку. Без сомнения, их лица изящны, отполированы умелыми руками неизвестных мастеров, родившихся много веков назад. Но это ровным счетом ничего не значит.
– По мне, – говорит она, – красота должна быть… Как бы это сказать?… Да, живой. И это должно выражаться в простой форме.
– Так вы отрицаете искусство?
– Вовсе нет. Но этим двенадцати танцовщицам, как бы дорого они ни стоили, я предпочла бы одну, но живую.
– Вы любите очень молодых? – спрашивает Сильвана.
– Не обязательно. Я тоже, когда была молодой…
Сильвана останавливает ее, удивленная подобным воспоминанием.
– Конечно. Я тоже была маленькой девочкой… И я начала тогда… Я, например, очень хотела одну из моих двоюродных сестер… Ей было, наверное, всего лет пятнадцать, но для меня она была взрослой. К тому же она утверждала, что у нее были любовники. Это безумно волновало меня.
Сильвана завершает осмотр. Она возвращается и встает на колени перед первой танцовщицей. С ручкой в руке она быстро начинает копировать в блокноте с прозрачными страницами идеограммы, выведенные на подставке.
– Что вы делаете?
– Я должна переписать эти знаки.
– Для кого?
– Для их получателя.
– В самом деле, – веселится Эммануэль, – вы – воплощенная Сибилла!
Сильвана тоже смеется, переходя ко второй танцовщице.
– Уверена, что вы мне не поверите, если я скажу, что ничего не знаю об этом человеке – ни его имени, ни адреса.
– О’кей. Вы отправите ему почтового голубя?
Эммануэль явно издевается.
– Нет. Мне достаточно знать номер его факса, чтобы передать ему эту информацию.
– А вы очень хорошо разбираетесь в технике!
– И в некоторых других делах, которыми я занимаюсь. А факс экономит мне драгоценное время.
– Вот это эффективность!
– Но в вашем случае я просто следую указаниям.
Взгляд Сильваны темнеет.
Эммануэль хотелось бы спросить ее, каков ее интерес в этом деле. Он явно присутствует, иначе и быть не может.
– Эта… эта Мервея, она вам ничего не говорила?
– Нет. Мы смеялись, потому что она не ожидала моего приезда. По-моему, ей было поручено только подготовить мой приезд сюда. Но она не знала, что именно я буду тем человеком, которого ожидали.
– Вы хорошо с ней знакомы?
– Вряд ли. Это самая странная женщина из тех, что я когда-либо встречала. Но я кое-что о ней знаю.
– Она способна на все ради денег?
– Верно. Хотя Мервея также имеет и свои маленькие радости…
Сильвана не настаивает. Она выпускает два клуба дыма и возвращается к своей работе. Когда она наклоняется, Эммануэль отмечает красоту ее ног, длинных и тонких, ее идеальных лодыжек и стройных бедер.
– Я всегда ненавидела коды, – с досадой говорит Эммануэль. – Символизм – это так скучно.
– Как вы поняли, что это код?
– Очень просто. Если бы вы должны были сообщить кому-то о прибытии этих танцовщиц, вы бы просто отправили по факсу сообщение, которое бы гласило: «Груз прибыл. С уважением, Ваша…» К чему тогда вся эта шумиха! Но, на мой взгляд, получатель должен знать, что прибыли именно эти танцовщицы. Единственный способ показать ему это – точно скопировать подписи.
Сильвана поворачивается к Эммануэль, кивая головой.
– А она, оказывается, умеет думать!
– Cogito, ergo sum! [5] – смеясь, отвечает Эммануэль.
Она поднимается и присоединяется к хозяйке, расположившейся на ковре, где она вытягивается, как бы случайно подобрав юбку высоко вверх.
– Мне не нравятся коды. Подумайте… когда мне исполнилось двенадцать, глупая игра в коды была в моде в моем монашеском пансионе.
– Все игры глупы, – заключает Сильвана, не отводя глаз от идеограмм и продолжая копировать их, – если они бесполезны.
5
Cogito, ergo sum (лат.) – «Мыслю, следовательно, существую». Философское утверждение Рене Декарта. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечание переводчика.)
– Они служили нам для передачи наших желаний. Вместо букв мы ставили двузначное число и выражались от третьего лица. Тексты не поддавались расшифровке, и это позволяло говорить обо всем свободно…
– Отсюда же – ложь и клевета.
– Конечно. Хотя ведущая этой игры, некая Моника, запрещала любые отклонения от истины. Я вспоминаю, что одна малышка с откровенными глазками, прямо сошедшая с картины Ренуара, была обвинена в мастурбации при помощи гребня. Она протестовала, плакала и утверждала, что использует только руки. Но я, наверное, наскучила вам…