Эммануэль. Верность как порок
Шрифт:
– Браво! – восклицает он, положив руку на волосы молодой женщины. Потом он смотрит на Ореста, который тоже встал, стряхивая со своих брюк солому и откровенно улыбаясь.
– Ты тоже подсуетился, грязное отродье! – добавляет князь, протягивая руку, чтобы помочь ему перелезть через ограду.
– Великолепно! – аплодирует Эммануэль.
– Даже более, чем вы предполагали. Это же его дети.
– Но как такое возможно? Они же – муж и жена!
– Это его дети от двух разных женщин, каждая из которых вышла замуж. Так что дети имеют разные фамилии, и они могут жениться друг на друге.
– И князь позволил им это?
– А почему
– Невероятно.
– Клеопатра же вышла замуж за Птолемея [14] .
– Конечно… Но эти двое, разве они об этом знают?
– Насколько мне известно, вся деревня это знает, начиная с самих заинтересованных сторон.
Эммануэль улыбается:
– А у вас есть братья?
– Один. Но мы носим одну фамилию.
Слышатся радостные звуки волынки. Эммануэль замечает, что она осталась у камина одна. Все, кроме цыганки, которая выглядит пленницей, собрались вокруг стола, где Орест разливает из большой фляги щедрые бокалы вина.
14
Царица Клеопатра была дочерью Птолемея XII Авлета. Она правила Египтом 21 год в соправительстве со своими братьями (они же по традиции были ее формальными мужьями) Птолемеем XIII и Птолемеем XIV, затем – в фактическом браке с римским полководцем Марком Антонием.
– Идемте, – говорит Сильвана. – Мы не можем оставаться в стороне.
И она уходит. Эммануэль несколько мгновений колеблется. Она смотрит на ясный профиль цыганки, подчеркнутый отсветами пламени. Она хотела бы, чтобы ей погадали по руке. Она тоже чувствует себя одинокой пленницей среди этого сборища выходцев из другой эпохи…
Затем, встав, она тоже присоединяется к общей группе. Сильвана выходит к ней навстречу с полным бокалом вина.
– Естественно, ни слова о том, что я вам только что сказала.
– Я уже все забыла, за исключением одного: у вас есть брат, и вы меня еще с ним не познакомили.
Сильвана бросает на нее проницательный взгляд. Потом спокойным голосом произносит:
– Хорошо. Я вам его представлю.
В центре помещения с водопойными желобами накрыт стол.
Два огромных кувшина стоят на каждом конце стола. Их изогнутые носики напоминают фаллосы в состоянии покоя, а окружности сосудов украшены фресками с силуэтами на красном фоне, представляющими сцены охоты. С той лишь разницей, что добычей там являются не звери, а женщины и подростки, на которых охотятся обнаженные мужчины с членами ужасающей длины наперевес. Необычная сарабанда, от которой Эммануэль с трудом отрывает взгляд.
Все уже заняли места за столом, и Эммануэль нерешительно ищет, где сесть. Князь Маджоре находится в центре. Эммануэль чувствует себя очень разочарованной: ей не предусмотрели место ни справа, ни слева от хозяина. А того окружают две прекрасные крестьянки. Княгиня Марсия сидит напротив мужа, между Джанджакомо и крепким парнем, который бодро жует кусок баранины. На другом конце стола Сильвана устроилась с Гизой, сидящей рядом с Орестом, чей сосед, Людовико, режет кабана длинным острым ножом. Стол заставлен стаканами различных размеров и керамическими блюдами, заполненными пищей. Мужчины, женщины и девушки рассаживаются по своему усмотрению, никакого протокола нет.
– Эммануэль!
Молодая
– Вы хотите сидеть здесь или предпочитаете другое место?
– Но другого нет!
– Вы шутите?
– Подвинься, Орест!
Молодые крестьяне садятся поплотнее, освобождая место для Эммануэль.
– Возьмите немного вот этого, – говорит Орест, предлагая Эммануэль кусок мяса, пахнущего розмарином, которого хватило бы молодой женщине на неделю.
– Это слишком. Я уже поела.
– Попробуйте хотя бы немного. И выпейте. Вы слишком бледны, слишком худы. Нужно восстановить силы, мадам, после такого переутомления.
Эммануэль снова становится весело. Она ищет вилку, но их на столе нет. И она накалывает мясо на кончик ножа и откусывает его зубами.
Это мясо настолько вкусно, что в ней пробуждается аппетит. Эммануэль делает большой глоток вина. Она снова чувствует себя прекрасно, хотя у нее и появилось некоторое неприятное ощущение, что она одета слишком строго. Она незаметно расстегивает три из четырех пуговиц, что скрепляют ее платье по бокам. Что же касается четвертой, находящейся почти у груди, то она пока оставляет ее застегнутой.
– Вы так красивы, – говорит Орест.
Эммануэль смотрит на него. Он великолепен – в золотом свете масляных ламп, висящих над ними.
– Я тебе нравлюсь?
Она обнажает зубы в похотливой улыбке. Вино, к которому она не привыкла, уже сделало свое дело: она свободна от каких-либо условностей. Но она хочет, чтобы ее желали более открыто. Кроме того, ей не хочется провоцировать молодого аристократа-крестьянина на глазах его жены.
Орест вытирает губы тыльной стороной руки и, выпив второй стакан, прополаскивает рот и плюет на пол.
– В эту ночь я трахну вас, мадам, если вы продолжите насмехаться надо мной.
Эммануэль оборачивается к Гизе, как бы желая, чтобы девушка стала свидетельницей ее добрых намерений. Гиза, повернувшись к ним, явно не упустила ни слова из их диалога. Опершись подбородком на плечо крестьянки, Сильвана иронично ухмыляется.
– Если он это не сделает, – говорит красивая крестьянка, – я сделаю это своими руками… если вы не будете возражать.
Эммануэль вздрагивает. Одна из грудей Гизы совсем рядом с ее рукой. Она хватает ее, высвобождает из корсажа и прикладывается к ней губами, сжав зубы вокруг соска. Между ее бедрами пробегает влажная волна радости. Другой рукой она находит путь в промежность мужчины. Он облегчает ей задачу, расставив ноги и расстегнув брюки. Эммануэль извлекает оттуда уже возбужденный член. Она ощущает пальцами его твердость. Пренебрегая всякими предварительными действиями, она начинает ласкать его, а сосок Гизы от ее покусываний затвердевает, словно клитор.
– Так… Так… – стонет Сильвана.
Эммануэль смотрит ей прямо в глаза.
Власть этого взгляда кажется ей почти магнетической. Она больше не чувствует вибрирующий член между пальцами, не чувствует затвердевший сосок. Бездонные глаза Сильваны полностью овладевают ею.
«Нет, – отчаянно говорит она сама себе, – я не могу наслаждаться так… Я не хочу…»
Она едва не доводит себя до болезненных рыданий под властью голубых глаз, инквизиторски смотрящих на нее. Она концентрируется на груди Гизы. Она ничего больше не знает, это – как сладкая и счастливая смерть, уносящая ее далеко-далеко.