Эммануэль
Шрифт:
– Я лесбиянка, – выпалила она. Марио пристально посмотрел на нее.
– Очень хорошо, – одобрил он, но тут же с подозрением в голосе спросил:
– Вы постоянно были лесбиянкой или только занимались этим в детстве?
– Я лесбиянка всю жизнь, – ответила Эммануэль с вызовом.
И тут же волна тоски и тревоги окатила ее. Правда ли это? Разве когда-нибудь еще сможет она прижать к себе женское тело? Ведь Би потеряна навсегда, а с нею потеряно все…
– Вашему мужу известно о ваших вкусах?
– Естественно. Впрочем,
Она трубила сигнал вызова, не думая, повредит он ее репутации или нет.
Марио поднялся, зашагал по комнате. Казалось, он был в восторге. Потом он подошел к дивану, очутился на коленях, обнял ноги Эммануэль.
– Женщины все прекрасны, – забормотал он, – Только женщины умеют любить. «Останься с нами, Билитис, останься. И если у тебя страстная душа, ты увидишь, как в зеркале, свою красоту в телах твоих подруг».
Эммануэль с меланхолической иронией подумала, что ей не повезло: было бы слишком, чтобы в нее влюбились сразу и женщина, которая не вполне лесбиянка, и мужчина, который гомосексуалист чересчур.
Марио, однако вернулся к своему обычному спокойствию, и допрос возобновился.
– У вас много любовниц?
– О да!
Она решила, что воспоминание о Би не должно стеснять ее в этот вечер, и поспешила добавить:
– Я люблю их часто менять.
– И вы всегда, когда захотите, находите новых?
– Это нетрудно. Стоит им только предложить.
– И не бывает никого, кто бы отказался?
– Конечно, есть девицы, которых не совратить. Но тем хуже для них!
– Абсолютно верно, – согласился Марио. – А вы? Вам нравится быть покоренной и совращенной?
– Да, я люблю быть пассивной.
И, улыбнувшись своему признанию, пояснила:
– Но при условии, что мои совратительницы красивы. Я боюсь всякой некрасивой женщины.
– Совершенно правильное мышление, – снова одобрительно произнес Марио. И вернулся к своей, судя по всему, излюбленной теме:
– Вы сказали, что ваш муж в курсе ваших приключений. Но он их одобряет?
– Он даже их поощряет. Никогда у меня не было столько связей, как с тех пор, как я вышла замуж.
– А он не боится, что ласки ваших подруг отвратят вас от него?
– Глупости! Любовь женщин совсем не то, что любовь мужчины. Одно другого не заменяет. Нужно, чтобы было и то, и это. Быть только лесбиянкой – значит слишком от многого отказаться.
Такая категоричность неожиданно насторожила Марио:
– Предполагаю, что ваш муж тоже пользуется прелестями ваших любовниц…
Эммануэль шаловливо улыбнулась…
– Особенно тех, которые мечтают об этом, – откликнулась она.
– А вы не ревнуете?
– Это было бы смешно.
– Вы правы, – сказал Марио. – Радость надо делить с близкими.
Он прикрыл веки, словно вызывая заманчивые образы. И Эммануэль тоже постаралась представить себе обнаженные тела
– А он?
– Он? – Эммануэль широко раскрыла глаза.
– Ну да, ваш муж. Он много мужчин для вас добывает?
– Что вы, – протянула удивленная до глубины души Эммануэль. – Конечно, нет!
– В таком случае, – холодно заключил Марио, – я не могу понять, в чем же для вас обоих заключается преимущество супружеской жизни.
Он отхлебнул шампанского, смакуя его, и снова спросил, на этот раз насмешливым, пренебрежительным тоном:
– Вы что, запрещаете ему любить других?
Эммануэль поспешила ответить отрицательно. В глубине души она не была уверена, что этот ответ ее украшает.
– А вы говорили ему, что он может это делать?
– Не совсем так, конечно, – прерывающимся голосом выдавила из себя Эммануэль. – Но он никогда не спрашивал, делаю ли я это. Я совершенно свободна.
Марио с сожалением покачал головой.
– Вот за это вы должны его упрекнуть. Это не та свобода, которой требует эротизм.
Прежде чем Эммануэль смогла возразить, последовал новый вопрос.
– Когда вы написали мужу из Парижа, вы сообщали ему хронику своих побед?
Эммануэль была буквально сражена сознанием собственной банальности и попыталась все же избежать прямого ответа.
– Я говорила ему о своих возлюбленных.
Жест Марио означал: это все же лучше, чем ничего. Снова наступило молчание. Эммануэль взглянула на Квентина. Тот улыбался с замечательным постоянством. Она спрашивала себя, понимает ли он что-нибудь в этом разговоре или улыбка его – улыбка вежливости, желание показать, что ему не так уж смертельно скучно.
– Только, ради Бога, не примите Жана за ревнивца, – возбужденно заговорила Эммануэль, спеша рассеять дурное впечатление, какое, казалось, произвела на Марио ее уклончивость. – Он не более ревнив, чем я сама. Ведь это он научил меня показывать ноги. Он любит, когда я надеваю узкие платья, чтобы при выходе из машины юбка задиралась как можно выше. И вы можете мне поверить, что даже на самых чопорных приемах я веду себя совсем без стеснения.
Она нервно рассмеялась.
– Не правда ли, это хорошее доказательство, что мы с ним предрасположены к эротизму?
– Да.
– И потом, он распоряжается моим декольте. Много вы знаете мужей, которые так любят показывать всему свету грудь своей жены?
– А вы сами любите показывать свою грудь?
– Да, – сказала Эммануэль. – Но особенно с тех пор, как Жан стал мне приказывать это. До знакомства с ним мне нравилось, когда ко мне прикасались. То есть, я хотела сказать, – поправилась она, – когда женщины ко мне прикасались, мне было все равно, видят мою грудь или нет. Я не испытывала никакого удовольствия от этого. А теперь мне это нравится.